Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI – начале XVII вв. - [50]
Лишь в одном важном вопросе оно изменило свою осторожную позицию. Предписывая послам категорически отвергать притязания польско-литовских феодалов на какую-либо часть русской территории[494], русское правительство взяло на себя обязательство, если «польские и литовские люди, и мозырове (т. е. мазуры. — Б.Ф.) и желныри», у которых нет имений или их мало[495], «похотят вотчин в новых городах на Диком поле», наделить просителей землями в этом районе и даже дать им специальные грамоты, что те «вотчины их и их детей впрок навек, вольны они те вотчины продавати и променяти, кому похотят»[496]. Ясно, что, соглашаясь наделять шляхту землями в практически незаселенном районе, русские политики стремились, чтобы осуществление их предложений не ущемило в чем-либо интересы русского дворянства, отстаивавшего, конечно, свое исключительное право на эксплуатацию местной рабочей силы.
В данной связи важнее, однако, отметить другие стороны этого предложения, рассмотрение которых помогает лучше понять тактику русского правительства в предвыборной борьбе и отчасти его дальнейшие политические планы. Прежде всего обещанные пожалования должны были достаться не всему господствующему классу Речи Посполитой, и тем более не его верхушке — магнатерии, а низшим, малоимущим слоям. В этом нельзя не видеть еще одно подтверждение того, что на выборах русское правительство определенно ориентировалось на завоевание поддержки шляхты. С другой стороны, речь шла не об открытии границы и занятии земель польско-литовской шляхтой, так сказать, явочным порядком, а о планомерной акции, которая должна была проводиться русскими властями. Понимаемая таким образом раздача земель из уступки польско-литовской шляхте превращалась по существу в инструмент русского политического влияния в Речи Посполитой, в средство укрепления власти монарха в будущем[497].
Аналогичным образом русское правительство подходило и к вопросу о «возмещении» тем феодальным родам, которые потеряли свои земли на Смоленщине и в Северской земле в период русско-литовских войн конца XV — начала XVI в. Этот вопрос неоднократно ставился во время польско-русских переговоров при С. Батории, и в Москве ожидали, что он может быть снова поднят на элекции. В этом случае русские представители должны были категорически отклонить предложение о возвращении старых «вотчин» в общем порядке, но вместе с тем заверить, что после избрания царя отдельные лица могут обращаться к нему со своими просьбами, «и государю нашему… в своем государстве в Московском которого пана или воеводу или дворянина пожаловать будет вольно, как ему, государю, бог известит»[498]. Естественно, что и в этом случае царь, ничем формально не ограниченный в своих действиях, мог осуществлять такие пожалования в соответствии со своими интересами, предоставляя земли лишь тем, кто держался бы приемлемой для него политической линии. Такой курс, направленный на привлечение шляхты на сторону русского кандидата и ее одновременное подчинение русскому политическому влиянию, был дальнейшим развитием решений, первоначально наметившихся в условиях унии, переданных еще Иваном IV К. Граевскому.
Указанные меры во внешнеполитическом замысле русских политиков занимали все же второстепенное место. Главное, что должно было привлечь польско-литовскую шляхту на сторону русского кандидата, это была развитая уже в перечне «прибытков» (апрель 1587 г.) концепция военно-политического союза между Россией и Речью Посполитой. Если при решении других вопросов русские политики последовательно придерживались того, что уния между Россией и Речью Посполитой будет личной, то при трактовке вопросов внешней политики они вышли за рамки такого представления. Врученные послам проекты договоров предусматривали, что одновременно со вступлением царя Федора на польский трон между Россией и Речью Посполитой будет заключен вечный союз со взаимными обязательствами обеих сторон помогать союзнику «людьми своими» и «оберегать» его территорию «ото всяких наших и от их недругов»[499]. Тем самым заранее исключалась ситуация, когда одна из стран могла бы вести войны, в которых другая страна не участвовала[500], и устанавливалась практически единая внешняя политика для всего образующегося политического организма. Направленность этого союза оставалась традиционной: как и при Иване IV, речь шла о совместных действиях против держав, посягающих на Прибалтику (в конкретной ситуации середины 80-х годов XVI в. это были не Габсбурги, а Швеция), с одной стороны, и против Турции и Крымского ханства — с другой[501].
Проект 1587 г. предусматривал, что войну за Ливонию с Данией и Швецией Россия возьмет на себя (как указывалось в тексте, царь даст Речи Посполитой «и рать свою и наряд») и «доступя» земли, занятые шведами и датчанами, передаст их Речи Посполитой, оставя себе только город Нарву
