Русско-еврейский Берлин, 1920–1941 - [2]

Впрочем, и само польское еврейство, ставшее российским, не было единым. По словам израильского историка М. Минца, «российское еврейство, как единое целое, существовало только в фантазиях еврейских общественных деятелей Петербурга и Одессы… Однако на самом деле российское еврейство не существовало как единое целое. Украинские, белорусские, литовские, польские и бессарабские7 евреи являлись отдельными общинами, а не расплывчатым географическим или региональным понятием»8. Впервые словосочетание «русские евреи», по наблюдению Б. Натанса, было употреблено в 1856 году в докладе министра внутренних дел9. По мнению Н.В. Юхневой, в докладе министра речь шла обо всех евреях – российских подданных; впервые же термин «русские евреи», подразумевая обрусевших или во всяком случае подвергшихся заметному влиянию русской культуры евреев, употребил И.Г. Оршанский применительно к «таврическим евреям» в книге «Евреи в России: Очерки экономического и общественного быта русских евреев»10.

Эпоха «великих реформ» Александра II создала возможности «прорыва» евреев за пределы Черты оседлости и положила начало, в известном смысле, «русификации» части еврейства, причем в отличие от предыдущего царствования этот все более ускорявшийся процесс был добровольным. «Право жительства» за пределами Черты получили сначала купцы 1-й гильдии (1859), затем лица с высшим образованием, с учеными степенями кандидата, магистра, доктора (прежде всего медицины) (27 ноября 1861 года); в 1865 – 1867 годах закон был распространен на евреев-врачей, не имеющих ученой степени, в 1872-м – на выпускников Санкт-Петербургского Технологического института. Наконец, в 1879-м право жить за Чертой получили все, окончившие курс в высших учебных заведениях, а также аптекарские помощники, дантисты, фельдшеры, повивальные бабки и изучающие фармацевтику, фельдшерское и повивальное искусство. 28 июня 1865 года такое же право получили ремесленники, а 25 июня 1867-го – отставные николаевские солдаты. Евреи получили также право поступать на государственную службу, участвовать в городском11 и земском самоуправлении и новых судах.

Разрыв между «передовым отрядом» российского еврейства, все более интегрировавшимся в русское общество, и основной массой их «местечковых» единоверцев увеличивался. Они постепенно даже начинали говорить «на разных языках» в прямом смысле этого слова.

В 1897 году 5 054 300 (96,90 %) российских евреев назвали жаргон, т.е. идиш, родным языком12. Далее шли русский язык – 67 063 (1,28 %), польский – 47 060 (0,90 %) и немецкий – 22 782 (0,44 %)13. При этом по-русски умели читать «несколько менее половины (45 %) взрослых евреев мужского пола» и четверть женского. По знанию «русской грамоты» евреи занимали одно из первых мест среди народов России; они отставали от немцев, но опережали русских. В Черте оседлости подавляющее большинство евреев могло объясняться по-украински или по-белорусски14.

Быстрыми темпами шли процессы аккультурации и ассимиляции петербургских евреев. В 1855 году в Петербурге насчитывалось менее 500 евреев, в 1910-м – почти 35 тысяч. Если в 1869 году идиш назвали родным языком 97 % евреев – обитателей Петербурга, то в 1890 году русский язык считали родным 28 % петербургских евреев, в 1900 году – 36 %, в 1910-м – 42 %, в то время как доля идиша снизилась до 42%15. Дети еврейской элиты ходили в русские гимназии, учились в русских университетах, постепенно они становились людьми русской культуры. Это было характерно не только для евреев Петербурга: сходные процессы наблюдались среди еврейского населения других крупных городов. Приобщение к русской культуре не означало (во всяком случае, не для всех и не всегда) отход от еврейства или разрыв с ним. Немалое число успешных предпринимателей, политиков, интеллектуалов, профессионалов, интегрировавшихся в русское общество, чувствовали ответственность за своих менее преуспевших единоплеменников и активно участвовали в различных благотворительных и просветительских организациях. Эта традиция, сформировавшаяся еще в России, затем будет продолжена в эмиграции.

В конце XIX – начале XX века быстрыми темпами шло разложение традиционного еврейского общества: эмиграция, стремление все большего количества молодых людей получить светское образование, пролетаризация значительной части еврейского населения подрывали систему ценностей, считавшихся ранее бесспорными.

Все большее число евреев, преимущественно молодежи, втягивалось в политическую борьбу. Наряду с радикализацией «еврейской политики» продолжался процесс интеграции евреев в российское общество16. В течение полувека сформировалась субкультура «русских евреев», считавших себя, даже если это не произносилось вслух, «русскими Моисеева закона». Это была сравнительно малочисленная, но весьма влиятельная группа, заметно отличавшаяся от своих соплеменников по уровню образования, материальному благосостоянию, профессиональному составу, культуре. Они были глубоко укоренены в российской экономике17, активны в российской политике. Для большинства из них русская культура стала столь же своей, как еврейская, а русский язык был если и не родным, то во всяком случае языком профессионального общения. Многие из них принадлежали к числу творцов русской культуры. Вовсе не все из них были сторонниками ассимиляции; далеко зашедший процесс аккультурации отнюдь не означал отказа от еврейских корней и от борьбы за интересы еврейского народа.