Русский язык в зеркале языковой игры - [213]

Смысловое взаимодействие обыгрываемых слов.

Возникновение добавочных смыслов

1. Начнем с примеров относительно простых.

(1) Она была завита, как овца, и так же развита (Эмиль Кроткий).

Читатель сталкивается с видимым противоречием— завита и развита (стадия «комического шока», о котором мы уже говорили). Ища выход из противоречия, он понимает, что на самом деле слово развита, в отличие от слова завита, определяет не состояние прически, а низкий интеллектуальный уровень описываемого субъекта. В результате описываемое лицо дискредитируется, а читатель испытывает удовлетворение оттого, что он лишен (как он полагает) этого недостатка,— подтверждением чего является правильное решение лингвистической задачи, содержащейся в каламбуре.

(2) — Какую музыку любит Андропов?

— Камерную.

Прилагательное камерный употреблено один раз. Откуда возникает двусмысленность? Первый смысл ('камерный = предназначенный для исполнения несколькими музыкантами') — индуцируется самой конструкцией («Какую музыку любит некто?»), и он оставался бы единственным, если бы речь шла об Иванове, Петрове, Сидорове, но поскольку речь идет об Андропове — председателе КГБ, возникает дополнительно второе осмысление прилагательного камерный, связанное с атрибутами его деятельности. Соотношение этих двух смыслов какое-то очень неопределенное, вряд ли это простое сложение: «Андропов любит камерную музыку, причем когда она звучит в тюремной камере». Цель говорящего не в этом. Его цель — выбрав тему высокого искусства, сделать особенно конкретным напоминание о причастности Андропова к репрессиям, дискредитировать его.

2. Приведем несколько примеров более сложных —с самыми краткими комментариями.

Ученье — свет, неученых—тьма. Автор, Эмиль Кроткий, устраняет тавтологич-ность пословицы Ученье —свет, неученье —тьма, дополняя ее смысл пессимистической характеристикой современного уровня образования.

Поэт фамильярно похлопывал Кавказ по его хребту [сверхфамильярность и самовлюбленность, граничащая с манией величия].

Морская качка была изображена художником с таким сходством, что при одном взгляде на картину тошнило. Затрагивается вопрос о соотношении искусства с действительностью. Сходство с реальностью считается зачастую достоинством, однако не всегда реальная жизнь и произведение искусства должны вызывать одинаковую реакцию. Под похвалой здесь искусно скрыто порицание.

Три приведенных и кратко прокомментированных каламбура принадлежат Эмилю Кроткому. Если Д. Минаев — признанный король каламбура XIX в., то королем каламбура советской эпохи следовало бы признать Эмиля Кроткого. Среди его каламбуров множество удачных — кратких и богатых по содержанию. Вот несколько примеров:

Она была тяжела на подъем, но легка на падение.

Дружба и чай хороши, если они горячие, крепкие и не слишком сладкие.

Он хотел развалиться в кресле, но кресло его опередило: оно развалилось.

Весна хоть кого сума сведет. Лед—и тот тронулся.

Однако даже у Эмиля Кроткого есть менее удачные каламбуры, семантически недостаточно богатые или недостаточно мотивированные, ср:

Писать надо кровью сердца. Своего, конечно, а не чужого.

Автора пьесы неоднократно вызывали в Комитет по делам искусств, в дирекцию театра. Не вызывала только публика.

Жег сердца глаголами и другими частями речи.

Допускаю, что мои оценки могут и здесь, и в других подобных случаях не совпадать с мнением читателя. До это говорит о богатстве значения каламбура и о непредсказуемости результата каламбурного обыгрывания слов. Каламбур — это экспериментальная мастерская по выработке и оформлению необычных смыслов. Каламбурист никогда не может быть уверен в успешности своего эксперимента. Он оказывается в положении алхимика, который имеет определенный набор исходных элементов (многозначные или омонимичные слова или словосочетания), но не в состоянии предвидеть, какой сплав получится в результате эксперимента. В семантическом плане наиболее интересным представляется нам каламбур-«семья». Он таит в себе богатейшие возможности для выработки самых разнообразных смыслов. Но возможность не есть еще действительность: по своему качеству каламбуры этого типа наиболее разнородны. Как мы видели, даже у одного автора наряду с блестящими находками встречаются и каламбуры довольно слабые.

Вот еще показательный пример — два каламбура Козьмы Пруткова:

Легче держать вожжи., чем бразды правления.

Болтун подобен маятнику', того и другой надо остановить.

В первом каламбуре смысловое сходство обыгрываемых слов (вожжи —бразды) удачно подчеркивает основную мысль: легче управлять лошадьми, чем людьми. Второй каламбур семантически менее мотивирован: необходимость остановить маятник далеко не так очевидна, как необходимость остановить болтуна.

3. При одном и том же составе обыгрываемых слов добавочные смыслы (и, соответственно, качество каламбура) могут существенно меняться. Вот два каламбура на одну тему, причем здесь и «камни» одни и те же (омонимичные слова брак «супружество» и брак «плохое качество»), различие лишь в «оправе»:

Вокруг только и видишь, что вместо счастливого брака получается один только брак