Русский язык при Советах - [59]

Однако участники Второй мировой войны, восприняв метод отцов, не воспользовались ни одним продуктом их словотворчества. Совпадением, но не повторением было слово «фазан», вынырнувшее в другом поколении и в другой стране: в немецком языке гитлеровского периода появилось выражение «Goldphasan», характеризовавшее крупных партийных чиновников, обычно околачивавшихся в тылу и щеголявших в расшитой золотом форме.

Что касается имен собственных для обозначения орудий войны, то современные отечественные «катюши» и «Раисы Семеновны» [50], «Яшки» (ястребки), «Борисы Петровичи» (от сокращения «б. п.» – бронепоезд) [51] и иноземные «фердинанды» имели своих старших родственников и на фронтах Первой мировой войны:

…А наша «Мавруша» (мортирная пушка) знай лущит и лущит… (Там же, стр. 479).

…ахнула шестидесятипудовая «берта»… (Там же, стр. 211).

Подобно бытовым словам «зажигалка» и «керосинка», проникшим в лексику Второй мировой войны, в 1914-18 гг. исключительно популярным и вошедшим в литературу было слово, обозначавшее крупнокалиберный немецкий снаряд:

…И вдруг «чемоданом» ахнуло… (Там же, стр. 124).

Авиация в первой войне сыграла несравненно меньшую роль, чем во второй, но и здесь, в наименовании аэропланов не обошлось без юмора, подчас несколько вульгарного:

Даже солдаты тревожно поглядывают наверх, следя за полетом аэропланов:

– Шилозадка (германский аппарат системы Таубе) - волнуются они.

– Не, австрийская вошка. (Там же, стр. 277).

Но необходимо отметить, что некоторые понятия-метафоры, рожденные Первой мировой войной, не нашли себе соответствия в последующей войне. Они не родились, не «посмели» родиться в русской лексике, созданной народом, но цензурированной партией. В вышеупомянутой книге Войтоловского мы находим:

Там же беглые дезертиры прячутся. «Рябые», – знаете? (Стр. 142).

По роже вижу, всё самострелы. Палечники. (Стр. 441).

В стране, где каждый военнопленный был объявлен изменником родины, сталинские политкомы зорко следили, чтобы подобные слова не могли фигурировать в речи советского солдата (хотя сами явления, в частности дезертирство, повторялись многократно). Если же они и рождались стихийно, то уже в литературу, по дороге к которой имеется слишком много цензурных рогаток, они, во всяком случае, попасть не могли. Характерно, что слова вроде приведенных выше «ныриков» смогли быть зафиксированы в прессе, конечно, эмигрантской, только тогда, когда их носители оказались по эту сторону «железного занавеса».

Проведя, так сказать, историческую параллель между русским фронтовым языком Первой и Второй мировых войн, необходимо отметить, что наблюдавшиеся в нем элементы являются не только не специфически-советскими, но и не специфически русскими. В. Жирмунский в уже цитировавшейся нами работе «Национальный язык и социальные диалекты» (стр. 116) говорит:

«Одним из наиболее ярких примеров жаргонного творчества в наши дни являются жаргоны действующих армий эпохи империалистической войны. Обширные материалы по этой теме, собранные лингвистами-патриотами всех наций свидетельствуют о совершенно аналогичных тенденциях развития в языках различных воюющих стран».

Опираясь на работы иностранных ученых [52], В. Жирмунский приводит в своей книге ряд слов, которые мы могли бы разбить на те же группы, что рассматривались нами в разделе о советской фронтовой лексике. Итак, мы видим, что старые слова-названия предметов домашнего обихода (типа «зажигалка» и «керосинка») применялись и для метафорического наименования предметов боевой обстановки, прежде всего орудий войны 1914-18 гг.

Так, во французском языке мы находим: marmite (сковородка) и sac- a- charbon (угольный мешок) для обозначения тяжелогo снаряда (нем. Kohlenkasten); штык иносказательно именовался cure-dent (зубочистка) и fourchette (вилка). Пулемет назывался machine a coudre (швейная машина), moulin a cafe (кофейная мельница), poivriere (перечница), tacot(пишущая машина), и даже ecremeuse (сепаратор). Немецкие эквиваленты для этого же орудия – Nahmaschine (швейная машина), Kaffeemuhle (кофейная мельница), Mahmaschine (косилка), Fleischhackmaschine (мясорубка) и т. д.

«Фауна фронта» щедро пополнялась различными немецкими наименованиями, иногда и там, где русский солдат не находил оснований для «зологической» метафоризации: Kettenhund (цепной пес) – пулемет; Schwarze Sau (черная свинья) и Blindschleiche (уж) – тяжелый снаряд (рус. «чемодан»); многочисленные названия пуль – Spatzen (воробьи), Bienen (пчелы), Fliegen (мухи) и Singvogel (певчие птицы – ср. рус. «пуля пропела»).

В языке солдат разных армий мы находим множество юмористически окрашенных слов и словосочетаний для обозначения предметов боевой обстановки: фр. gros noir (черный толстяк) – крупнокалиберный снаряд; нем. Stottertante (заикающаяся тетушка), Tippmamsell (барышня-машинистка) – пулемет. Метафорическое наименование его – Totenorgel имеет гораздо более мрачную окраску и является прямым предшественником Stalinsorgel, – уже упоминавшегося выше названия страшной русской «катюши».

Солдатский лексикон использует также и, так сказать, «обратную» метафоризацию – военные термины становятся обозначением бытовых моментов, о чем у В. Жирмунского находим в его книге («Нац. яз. и соц. диал.», стр. 118) следующее: