Русский реализм XIX века. Общество, знание, повествование - [91]

Роман Достоевского продолжает выдавать читателям гарантии до самого финала, включая эпилог. Отсылая к высказанным в прологе уверениям автора-повествователя, что в какой-то момент «примечательность» Алеши станет очевидна, эпилог оставляет читателей с образом самого протагониста, обещающего группе мальчиков, что значимость всего произошедшего откроется им позднее. «Я слово вам даю от себя», говорит он, обещая юным послушникам, что навсегда запомнит их и еще одного мальчика, недавно умершего Илюшу. Алеша убеждает всех мальчиков следовать его примеру, чтобы однажды память о любви и братстве смогла привести к их собственному «спасению». Когда мальчики клянутся сделать так, как учит их Алеша, восклицая «Будем, будем помнить!», Алеша выдает главную гарантию награды тем, кто имеет терпение ждать: однажды, уверяет он, они все восстанут из мертвых и воссоединятся на небесах (15: 195–197). Таким образом, эпилог обещает будущее возмещение духовных расходов героям Достоевского и, по аналогии, его читателям, которых, как мальчиков из эпилога, происшедшие в романе события подготовили к тому, чтобы ценить Алешино учение.

По ходу самого романа, по контрасту, большинство ситуаций, в которых автор-повествователь отсрочивает объяснение смысла происходящего, связаны непосредственно с деньгами. Например, написав, что старший брат Алеши Дмитрий отчаянно нуждается в деньгах, рассказчик говорит о ситуации в будущем, в которой читателю будет предоставлена новая информация о трудностях Дмитрия: «Забегаю вперед: то-то и есть, что он может быть и знал, где достать эти деньги, знал может быть, где и лежат они. Подробнее на этот раз ничего не скажу, ибо потом все объяснится» (14: 331). Еще один пример – то, как рассказчик объясняет, что Дмитрий продал свои часы за шесть рублей и одолжил три рубля у хозяев квартиры. Как будто оправдывая его сосредоточенность на таких ничтожных суммах, рассказчик сообщает: «Отмечаю этот факт заранее, потом разъяснится, для чего так делаю» (14: 337–338). Схожим образом, в сцене, когда Дмитрий сдает в ломбард свои пистолеты, мы читаем: «таким образом опять получился факт, что всего за три, за четыре часа до некоторого приключения, о котором будет мною говорено ниже, у Мити не было ни копейки денег, и он за десять рублей заложил любимую вещь, тогда как вдруг, через три часа, оказались в руках его тысячи… Но я забегаю вперед» (14: 345). Эти детали в конце концов действительно «окупаются» в романе, становясь уликами против Дмитрия в деле об убийстве его отца. И тем не менее ценность этих выплат значительно скомпрометирована: присяжные неверно истолковывают факт наличия денег и отправляют невиновного человека в Сибирь.

В центре романа Достоевского – гарантия, выданная конкретным типом денег, радужными сторублевыми кредитными билетами. Лицевые стороны этих банкнот, напечатанных по образцу 1866 года, ровно как и лицевые стороны кредитных билетов 1843 года, были окрашены в разные цвета в зависимости от номинала: однорублевые банкноты были желтыми, трехрублевые – зелеными, пятирублевые – голубыми, десятирублевые – красными, двадцатипятирублевые – сиреневыми, пятидесятирублевые – серыми, а сторублевые – коричневыми. Как банкноты наиболее высокой деноминации, сторублевые билеты отличались также радужной обратной стороной, сделанной специально, чтобы их было сложнее подделать. При переработке образца для банкнот 1866 года также были введены и более изощренные водяные знаки, а на обратной стороне наиболее дорогих банкнот печатались портреты российских правителей, созданные с помощью новой металлографической технологии: Дмитрий Донской на пятерке, Михаил Федорович Романов на десятке, Алексей Михайлович на банкноте в двадцать пять рублей, Петр I на банкноте в пятьдесят рублей, и Екатерина II на сторублевой банкноте.

Хотя Достоевский находился в это время за границей, он был прекрасно осведомлен о выпуске новых кредитных билетов. При том что большинство новых банкнот появилось только в 1869 году, двадцатипятирублевые банкноты вошли в оборот в феврале 1868-го[644]. Достоевский упоминает эти новые двадцатипятирублевые банкноты в письме А. Н. Майкову из Женевы в марте (по старому стилю) того же года. Прося друга прислать ему двадцатипятирублевую банкноту, он переживал, что ее будет трудно обменять в Женеве, так как в меняльных лавках еще не видели новых купюр: «Здесь разменяют и наш русский кредитный билет. Только вот что: теперь, кажется, у нас новые кредитные 25 рублевого достоинства. Боюсь, что здесь еще их не знают. Так пошлите лучше из старых билетов»[645].

По этому письму можно судить, что поездки за границу привлекали внимание Достоевского к процессу замены купюр, который происходил дома. Как и работники меняльных лавок, Достоевский и другие путешественники должны были хорошо знать, как выглядят разные формы денег и при каких условиях их ценность можно распознать.

В романе «Идиот» появляется еще одно упоминание новых банкнот, которое привлекает внимание к физическому облику этих купюр. В какой-то момент князь Мышкин показывает именно такую банкноту Фердыщенко, который внимательно изучает ее на свету и размышляет вслух: «Эти двадцатипятирублевые иногда ужасно буреют, а другие, напротив, совсем линяют»