Русский реализм XIX века. Общество, знание, повествование - [127]
Льюиса помнят сегодня в основном как гражданского мужа Мэри Энн Эванс, более известной как Джордж Элиот. Однако в XIX веке он, возможно, был даже более знаменит, чем она, прежде всего, благодаря новаторской работе по физиологической психологии, которая была опубликована по всей Европе. В России «Физиология обыденной жизни» Льюиса не только удостоилась весьма положительного обзора в журнале братьев Достоевских «Время» в 1861 году, но и попала на страницы «Преступления и наказания» (1866)[893]. Как можно предположить из самого расположения «О воображаемой геометрии и истине аксиом» в Приложениях к «Вопросам о жизни и духе», все еще передовой взгляд Льюиса на взаимосвязь сознания и тела, сознания и материального мира также предопределил его реакцию на последние открытия в математике. В статье «О воображаемой геометрии» Льюис склоняется к эмпиризму, возражая против неевклидовой геометрии на том основании, что она лишена того, что он называет «интуициями чувственного опыта» («intuitions of sensible experience»)[894]. Тем не менее Льюис не особенно привязан к Евклиду: «Когда я говорю, что термины являются знаками чувственного опыта, это не следует превратно понимать так, будто евклидовы построения отличны от идеальных представлений реальности»[895]. Льюис спешит признать, что наши измерения пространства неточны и «наши построения ‹…› лишь приблизительные представления реальных вещей»[896]. Он также отвергает идею какой-то абсолютной истины в пользу такой, какая возникает при конкретных условиях.
Льюиса совершенно не впечатлила идея Гельмгольца, что «существа, живущие в пространстве постоянной кривизны, отрицают истинность евклидовой геометрии». «Очевидно, – пишет Льюис, – если мы допустим существование пространства, отличного от того, к которому применима наша геометрия, мы должны предполагать интуиции, отличные от тех, которые формулирует наша геометрия»[897]. Эти интуиции проистекают не только из других пространств, но и из тел в измененных состояниях и даже не из нашего собственного. Все эти рассуждения из работы «О воображаемой геометрии» развивают тезис из основной части «Вопросов о жизни и духе», где говорится, что «‹…› существует внешний мир, и среди вариантов его существования есть тот, который мы воспринимаем»[898]. Для того, что Льюис называет «другими формами чувства (если они есть), отличными от наших», реальность принимает совершенно иную форму, которая не менее реальна[899].
Как отмечает Рик Райленс, среди своих современников «Льюис был необыкновенно осведомлен о психологической дисфункции и ненормальности», а в «Вопросах о жизни и духе» он апеллирует к «примеру из области безумия»:
Расстройство внутренностей, в особенности пищеварительных и половых органов, производит извращение чувствительности, из‐за которого проистекают в свою очередь ненормальное ощущение, галлюцинации, причуды, тоска, упадок духа и пр. Это побуждает ум к объяснению. Воображаются внешние причины и придумываются самые дикие предположения о гонениях, общении с божеством или дьяволом и т. д. По мере того, как расстройство растет и организм делается все более и более ненормальным, мысли становятся все бессвязнее, и наконец является безумие[900].
Однако для Льюиса тело даже в «нормальном» состоянии использует определенный аппарат восприятия. Чувства не «прямо воспринимают или отражают как в зеркале внешние предметы», объясняет Льюис. Вместо этого «любое возбуждение должно быть ассимилировано» так же, как тело усваивает пищу: «Из общей ткани бытия отделяются известные нити и вплетаются в особую группу – субъект, и в этом смысле новая чувствующая группа будет отлична от более обширной группы – объекта; но как бы ни было различно сочетание нитей, все-таки они остаются нитями первоначальной ткани, не становятся другими нитями»[901]. Для Льюиса другие «чувства» не являются более или менее правильными в своих представлениях, они лишь по-разному ограничены. Такое умозаключение Джордж Элиот неоднократно делает в «Мидлмарче» (1871), особенно в знаменитом отрывке, который начинается с подзорной трубы (telescope), «шарящей» по приходам Типтона и Фрешита, и заканчивается микроскопом, «направленным на каплю воды»
В издании впервые вводятся в научный оборот частные письма публичных женщин середины XIX в. известным русским критикам и публицистам Н.А. Добролюбову, Н.Г. Чернышевскому и другим. Основной массив сохранившихся в архивах Москвы, Петербурга и Тарту документов на русском, немецком и французском языках принадлежит перу возлюбленных Н.А. Добролюбова – петербургской публичной женщине Терезе Карловне Грюнвальд и парижанке Эмилии Телье. Также в книге представлены единичные письма других петербургских и парижских женщин, зарабатывавших на хлеб проституцией.
Институт литературы в России начал складываться в царствование Елизаветы Петровны (1741–1761). Его становление было тесно связано с практиками придворного патронажа – расцвет словесности считался важным признаком процветающего монархического государства. Развивая работы литературоведов, изучавших связи русской словесности XVIII века и государственности, К. Осповат ставит теоретический вопрос о взаимодействии между поэтикой и политикой, между литературной формой, писательской деятельностью и абсолютистской моделью общества.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге, написанной на документальной основе, рассказывается о судьбе российских подводных лодок, причина трагической гибели которых и до сегодняшних дней остается тайной.
В своей книге Алла Валько рассказывает о путешествиях по Украине и размышляет о событиях в ней в 2014–2015 годах. В первой части книги автор вспоминает о потрясающем пребывании в Закарпатье в 2010–2011 годы, во второй делится с читателями размышлениями по поводу присоединения Крыма и военных действий на Юго-Востоке, в третьей рассказывает о своём увлекательном путешествии по четырём областям, связанным с именами дорогих ей людей, в четвёртой пишет о деятельности Бориса Немцова в последние два года его жизни в связи с ситуацией в братской стране, в пятой на основе открытых публикаций подводит некоторые итоги прошедших четырёх лет.
В этом сочинении я хочу предложить то, что не расходится с верой в существование души и не претит атеистическим воззрениям, которые хоть и являются такой же верой в её отсутствие, но основаны на определённых научных знаниях, а не слепом убеждении. Моя концепция позволяет не просто верить, а изучать душу на научной основе, тем самым максимально приблизиться к изучению бога, независимо от того, теист вы или атеист, ибо если мы созданы по образу и подобию, то, значит, наша душа близка по своему строению к душе бога.
Пережив самопогром 1990-х, наша страна вступила в эпоху информационных войн, продолжающихся по сей день. Прозаик, публицист, драматург и общественный деятель Юрий Поляков – один из немногих, кто честно пишет и высказывается о нашем времени. Не случайно третий сборник, включающий его интервью с 2014 по 2020 гг., носит название «В зоне риска». Именно в зоне риска оказались ныне российское общество и сам институт государственности. Автор уверен: если власть не озаботится ликвидацией чудовищного социального перекоса, то кризис неизбежен.
Автор, около 40 лет проработавший собственным корреспондентом центральных газет — «Комсомольской правды», «Советской России», — в публицистических очерках раскрывает роль журналистов, прессы в перестройке общественного мнения и экономики.