Русский параноидальный роман - [7]

Бросается в глаза следующий принцип отношений Шребера с новым миром. Эти отношения зеркальны. Стороны точно копируют друг друга: Шребер наделен теми же способностями, что и Флехсиг, а также и Бог и т. д. На каждый «маневр» лучей есть шреберовский «контрманевр». Также и лучи при появлении некоего «нового бога или апостола», обретшего пристанище в животе Шребера, «тут же» «запускают» «апостола антагониста»[48]. Зеркальная двунаправленность отличает и действия врага: он вредит и сам же устраняет нанесенный урон, и, наоборот, «усилия, чтобы вылечить мою первую болезнь, чередуются с попытками меня разрушить»[49]. В этом мире на всякий «фасон» имеется «контрфасон», маневр-перевертыш. Точно каждое действие непременно должно быть отражено в противоположном, компенсировано и нивелировано им. Удвоение может сопровождаться изменением трактовки, так что выходят, выражаясь в сегодняшнем духе, «двойные стандарты». Фраза или действие подаются как разрушительные, уничтожающие разум, если исходят от лучей. Но, будучи произведены Шребером, те же фразы и действия становятся защитными, например позволяют судье не отвечать на дурацкие вопросы.

Наконец, здесь есть точное повторение действия с сохранением его вектора: унизительные обвинения в греховности, утрате мужественности и т. д., которые то и дело выплевываются лучами или звучат из уст доктора W, задним числом выговариваются собственно Шребером в порядке самообвинения, раскрывая таким образом свой первоисточник. И не раз создается впечатление, что враги просто кривляются и передразнивают друг друга. Так, в гостинице стриндбергского ада, в комнате, соседствующей с рабочим столом героя, поселяется «незнакомец», навязчиво повторяющий все движения и жесты героя. В зеркальном мире многие порой делаются совсем неотличимы, и уже непонятно, где кончается один и начинается другой. «Моя теща и моя тетка – два близнеца с удивительным сходством… поэтому я часто смешивал их в этой повести…»[50] – признается Стриндберг. «Смешивать», подменять одного другим умеет и Шребер.

Выделяется и другое свойство его лучевой реальности. Лучи способны дробиться. Дробность не только действует, но и заявлена как закон или стратегия, важная часть «политики». Так, «душа Флехсига ввела принцип дробления душ главным образом в целях захвата небесного свода» с помощью их «частиц», затем чтобы божественные лучи в случае их притяжения к телу Шребера «встречали со всех сторон препятствия»[51]. Дробность обеспечивает массовость, повсеместность и неуязвимость, так как нечто может существовать в своей части, версии, двойнике.

В этом мире все дробится, все множится, все занимает пространство и проникает друг в друга, исчезает и восстанавливается в каком-то другом месте. Дробность свойственна всем фигурантам шреберовской истории. Никто не представлен здесь целиком. Флехсиг существует как человек и как душа или ее часть. Или же он действует в нескольких пространственных версиях или фракциях: Флехсиг «верхний», «нижний» и «средний». Также и в Боге различаются «передние» и «задние» царства. Дробность агрессивна, но и примирительна, компромиссна, ибо объясняет невозможную этическую двойственность Создателя: в сговор с Флехсигом Он вступает не весь, но только частью Своих задних царств. (Подобным образом пытается разрешить проблему божественной непоследовательности герой Стриндберга: «Сам ли Бог раздвоился или сатрапы его ссорятся? ‹…› Есть ли и там разделение на партии, с демократами-агитаторами и людьми, домогающимися власти?»[52]) Дробность в целом снимает противоречия.

Благодаря дробности душа существует помимо и отдельно от тела, человек не жив и не мертв, но жив и мертв одновременно. Земли нет, но она все-таки есть, как мироздание у Шопенгауэра, о котором мы не можем сказать, существует оно или нет. Сам Шребер чувствует, что давно умер, но и продолжает жить в каком-то своем теневом дубликате. Дробность обеспечивает и оправдывает бесконечную продолжительность или реставрируемость этого мира. Дробность воспроизводит и умножает сущности, но и растворяет их в чужом теле, чужой массе, она – залог увеличения, но и уменьшения. Вещи уменьшаются, стремятся к уменьшению, пребывают в дополнительной маленькой или остаточной форме. Уменьшение – этап на пути к исчезновению и вместе с тем пребывание в некой иной версии. В процессе пертурбаций лучей и нервов человеческий род исчезает, но остаются какие-то маленькие создания – «наспех сделанные люди» или подобия людей. Человечество, порожденное уже после конца света из головы Шребера, низкоросло, подобно пигмеям. Бог и самому Шреберу предлагает: «А не сделать ли мне Вас ростом пониже»[53].

Так же обстоит с умершими: «Из-за… возрастающей силы притяжения все больше и больше душ усопших… чувствовали себя привлеченными ко мне, чтобы затем рассеяться у меня на голове или в моем теле. Процесс часто кончался тем, что души, о которых идет речь, еще существовали в качестве “маленьких людей” – ничтожных фигурок человеческой формы, может быть, в несколько миллиметров высотой. Они пребывали… некоторое время, чтобы затем окончательно исчезнуть. ‹…› В иные ночи эти души в форме человечков сотнями если не тысячами… кубарем влетали мне в голову»