Русский параноидальный роман - [9]

Другим примером расчленяющего объединения предстает «орден иезуитов». «Иезуиты, то есть умершие души прежних иезуитов, внедрили в меня… нерв индивидуальной судьбы, с помощью которого хотели изменить мое сознание идентичности. Внутреннюю стену моего черепа покрывали… церебральной мембраной, чтобы погасить во мне всякий след воспоминания о моем собственном “Я”»[58].

Так, слипание дробного в союзы и множества, разрастание за счет разделения и пребывания в части, которая живет, зацепившись за точку в пространстве, определившись числом или целью (среди заговорщиков), соответствует процессу уменьшения. Последний есть не что иное, как «изменение» или убывание «идентичности», самостоятельности, «индивидуального нерва судьбы» или того, что не может быть сохранено в версии.

Шребер описывает это следующим образом: «…точно отныне… я должен был существовать лишь в какой-то иной, вторичной форме, более низкого духовного качества, ‹…› возможно ли было перенести меня в другое тело с частью моих нервов – этот вопрос я оставляю открытым ‹…› От лица этой формы ко мне обращались, чтобы сказать, что в прошлом жил другой Даниэль Пауль Шребер, интеллектуально гораздо более одаренный, чем я. ‹…› Поскольку кроме меня никакого другого Даниэля Пауля Шребера в семейной генеалогии никогда не было… я считаю себя вправе полагать, что этот Даниэль Пауль Шребер не кто иной, как я сам, владеющий своими нервами в полном составе. В этой второй, низшей форме, я рано или поздно должен был… скончаться»[59].

Версия – нечто низшее, не настоящее, уменьшенное. Продление или даже бесконечность существования в версии означает пребывание в ухудшенной или ослабленной форме-дубликате. Сокращение – это дробление неделимых целостностей: «я», душа, Бог (или Божественное благо, воля, замысел). Дробящийся Божественный замысел порождает заговор или буквально, в пространственном смысле отделяется от себя, ибо заговорщики, объединившиеся с Флехсигом, есть задние ряды Божественных царств. Бог, прилепившийся к заднику своих владений, делается из «союзника» человека сообщником или инспиратором Зла.

Наряду с дроблением декларируется другое свойство лучей: «Лучи должны говорить». Это свойство есть что-то необходимое, заявленный бредом императив и единственно возможный способ существования. Тема языка, говорения, приемов говорения, может быть, самая важная тема «Мемуаров». Не случайно именно анализ Шребера представляет лингвистическую теорию психоза Жака Лакана. Шреберовская вселенная соткана из обрывков языка, шреберовская мысль бесконечно вертится вокруг слов, частей речи, синтаксических конструкций и т. д.

Возвращаясь к вопросу о достоверности, отметим в первую очередь: в поисках ее Шребер часто прибегает к цитате. Это так (или это должно быть так), потому что сказано лучами, потому что так говорится в магической «формуле», потому что есть такое название. Несмотря на то что Бог – обманщик, провокатор, диверсант, Его слово, транслируемое лучами, сакрально.

События «Записок» не столько происходят, сколько объявляются: объявляется исчезновение планет (их названия цитируются лучами), объявляется о смерти Шребера, объявляется конец света, «Первый Божий суд» и проч. Объявляются и события, происходящие на теле Шребера, симптомы его болезни существуют как ссылки на произнесенное: «То, что зародыши проказы присутствовали на моем теле, подтверждается тем фактом, что в течение определенного времени я был принужден к произнесению удивительных заклинательных формул, подобных этой: “Я первый прокаженный труп и я везу прокаженный труп”»[60]. Текст пестрит кавычками, сверяется с принятой «ими» терминологией[61]. Закавычено здесь буквально все. Термины описывают устройство богочеловеческой машины, которая осуществляет контакт душ с лучами через «нервные соединения». Термины называют все маневры, к которым прибегают Бог и Флехсиг, а также контрманевры Шребера: «крепление к землям», «выдавать за кого-то другого», «божественные чудеса», «ведение заметок» (о них впереди), «прерывать на полуслове». Термин не должен быть до конца понят, он скорее утверждает некую реалию, свидетельствует о том, что она есть, поскольку кем-то названа, принята определенной группой. Бог и опознается по слову, оно уличает его, доказывает его присутствие. Только Бог может крикнуть Шреберу «Падаль!», засвидетельствовав таким образом свой высший гнев и могущество. Шребер часто подчеркивает темноту и «путанность» голосов, которые он тем не менее должен привести в точности, процитировать в оригинале: «Путем странной путаницы в выражении мыслей это называют…» Возникает тема многоязычия, цитат из другого языка.

Однако маневры не только цитируются, они сами, по большей части, происходят на поле языка. Есть обычное говорение и есть внутреннее, говорение нервов, – объясняет Шребер.

В нормальных обстоятельствах человек по собственной воле заставляет их вибрировать и таким образом производит слова. Но когда порядок вещей нарушается, вибрация задается извне, говорение вызывается кем-то еще, становится вынужденным, насильственным. До некоторого времени соединение с Богом происходило по естественным законам, его подключение к языку, его инициирование мыслей не вступало в противоречие со свободой Шребера. Но однажды эта идеальная связь нарушается внедрением коварного Флехсига, «сумевшего приладиться» к божественным лучам, да и цели Бога в отношении Шребера становятся темны и двусмысленны.