Русский народ в битве цивилизаций - [38]

Глушко пишет:

«События в 1938 году развивались так, что я с 1939 года получил возможность в КБ двойного подчинения (НКВД и НКАП) продолжить разработки по своей ракетной тематике — по ракетным двигателям на жидком топливе в применении к авиации <…>. В Омске находилось тогда КБ Туполева — тоже двойного подчинения. А Туполев обращался в свое время с просьбой о том, что когда будут переводить заключенных авиационных специалистов, то [чтобы] их ему направляли. Вот Королев и попал в КБ Туполева и несколько месяцев провел в Омске, но после моего вторичного обращения его тут же прислали ко мне»(27).

Из этого же рассказа видно, что Королев пробыл полтора года на Колыме. Туполев (как видно и из этого рассказа) тоже был арестован. Он просидел полтора года в одной камере с уголовниками, четыре раза ему сообщали, что он приговорен к расстрелу, и водили якобы на расстрел. Бывшее КБ Туполева было разбито на несколько частей. Среди них были три «шарашки»: самого Туполева, Мясищева и Петлякова. Другой ведущий авиаконструктор — Калинин (создатель «летающего крыла») сошел с ума в тюрьме и был расстрелян. Бартини просидел 10 лет. Таубин, создатель первой авиационной пушки, был расстрелян в 1939 году. Был арестован, но выжил, стал лауреатом Сталинской премии и академиком один из создателей ЦАГИ Б. С. Стечкин. Арестован был заместитель начальника ЦАГИ Некрасов, был арестован и вскоре погиб изобретатель реактивно-динамических пушек Курчевский. Уцелевшие конструкторы работали в «шарашках», но они были отрезаны от планирования стратегии самолетостроения, да и творческие их возможности были сильно снижены.

Весь этот разгром санкционировался на самом высшем уровне. Так, на XVIII партсъезде М. М. Каганович (брат Л. М. Кагановича, позже расстрелянный) говорил:

«Товарищ Сталин лично занимается вопросами оборонной промышленности. От него мы получаем конкретные указания в деле очищения нашей авиации от всяческих вредителей, мерзавцев… То, что делает товарищ Сталин, есть гарантия побед нашей авиационной промышленности».

Да я могу, наконец, привлечь и собственные воспоминания. В 1937 году мне было 14 лет, и эту эпоху я отчетливо помню. Например, мы жили тогда в большой коммунальной квартире, где помещалось семь семейств. И в одном из них был арест. На входной двери было семь звонков с фамилиями жильцов, и арестовывавшие обычно звонили не тем, кого шли арестовывать, — чтобы застать врасплох. В тот раз позвонили нам, мне четко врезалась в память атмосфера обреченности, созданная звонком… Была у нас дальняя родственница, троюродная сестра матери. Молодая женщина, замужем за молодым, но занимавшим сравнительно высокий пост (кажется, директора завода) человеком. Тогда таких называли «выдвиженцами». Они были еще молоды в 1937 году, значит, никакими «старыми революционерами» быть не могли. Он был арестован и осужден на «10 лет без права переписки», что означало — расстрел. Вскоре была арестована и она и пробыла в лагере 10 лет. Летом 1938 года я оказался с родителями в одном маленьком городке. Там нам рассказали, что в школах прекратились занятия немецким языком: арестовали всех учительниц немецкого языка. Пришло указание разоблачать немецких шпионов, а никого более похожего не оказалось… В классе, в котором я учился, у двоих моих товарищей были арестованы отцы. Потом я перешел в другой класс — и там в таком же положении был один из моих товарищей. Помню, как в то время нас собрала наша пионервожатая, очень славная девушка, ненамного нас и старше, почти наш товарищ. Она сказала нам, что существует предрассудок, будто нехорошо сообщать об антисоветских высказываниях своих родителей, — наоборот, так поступать правильно, это наш долг.

Позже давались неправдоподобно преувеличенные оценки репрессий того времени — по причинам, о которых речь пойдет позже. Например, Конквест в известной книге «Большой террор» утверждает, что число расстрелянных было 10–12 миллионов — больше, чем убитых на всех фронтах Великой Отечественной войны. Говорилось, что пострадала каждая семья и т. д. По моим воспоминаниям, масштаб арестов был таков, что каждый близко соприкасался с несколькими случаями ареста.

Как и во многих других случаях, мне кажется, что абсолютные цифры мало что проясняют. Что считать «много» — 10 миллионов, 1 миллион, полмиллиона? Важно то, какое влияние то или иное событие оказало на жизнь. Вот пример. Громадные человеческие жертвы в Первой мировой войне произвели колоссальное впечатление на сознание западного мира. Оно было травмировано тем, что жизни миллионов людей, в большинстве своем — молодых, были принесены в жертву чьим-то интересам. Возникла целая литература «потерянного поколения». Но после окончания войны по Европе прошла эпидемия гриппа «испанки», которая унесла больше жизней, чем война. И это не оставило никакого следа в общественном сознании. Также и по поводу «37-го года» было бы желательно понять, каково было воздействие той эпохи на жизнь.

Каков был смысл этой акции? Ее нельзя свести к ликвидации «ленинской гвардии», с таким же основанием ее целью можно объявить истребление крестьян, уничтожение священников или уничтожение лучших авиаконструкторов и т. д. Я не берусь утверждать, что у нее вообще была кем-то (например, Сталиным) заранее задуманная цель. Но результат, несомненно, был. Это был террор в буквальном переводе этого слова: страх. Страх стал постоянным фактором управления жизнью. Существенно было, что определенный процент жителей подвергался репрессиям, так сказать, «наугад» — безо всяких реальных оснований. Но поведение человека могло увеличивать или уменьшать вероятность его попадания в этот процент.