Русский бунт - [29]

Кругом были необязательные для проговаривания жёлтые и голубые домики, опасавшиеся расти выше, чем на три этажа. Вместе с нами — они гурьбой топали в горку, иногда одноэтажась и сгибаясь пополам — отдышаться.

А если их не проговаривать — вдруг они пропадут?..

— «Музей русской иконы», — прочитал Дёрнов вывеску.

— Нам идти-то куда?

— А не помню. Клуб «Плутон», что ли.

— Метро-то какое?

— Не помню. Да ща, сообразим.

Шелобей отвернулся к окнам. Мимо — монастырь, мимо — клуб, мимо — гирлянды, мимо — особняк. Я всё оглядывался на хмурого надзирателя: поплёвывая, он курил своё облако. Неужели — всё это пропадёт?..

Да и пускай пропадает! (Но почему-то всё никак не пропадёт…)

— Парикмахер, ты ж Достоевского читал? — сказал вдруг Дёрнов.

— Да, конечно.

— Я вот недавно Бабангиду изучал — вообще рэп наш — и подумал, короче, что Достоевского надо ставить с редактурой.

Мы повернули налево.

— Какой ещё редактурой?

— «Если жизни земной нету — то всё позволено». — Толя поймал облёдыш и теперь пинал его перед собой с видом мирового футболиста. — Но только нахер не сдалось.

Шелобей вдруг громко схватил в кулак что-то у своего виска и отшвырнул за спину.

— Ты чего? — наклонился я.

— А это он мысль ловит. — Дёрнув пустил облёдыш прямо на дорогу (он бесславно скончался под колёсами). — Ну, я прикинул: зимой в Москве мухам пастись негде. Других летающих тварей я не знаю. Следовательно, ловит он что-то нематериальное. А если он дал обет на слова — то мог дать обет и на мысли. — Дёрнов вдруг забежал перед Шелобеем и громко закричал ему. — Не вини свою мысль! Она гуляет, где хочет!

Шелобей с каким-то юродством рассмеялся и вдруг поскользнулся (он ударился о сточную трубу). Толя отшарахнулся от неожиданности; я был далеко и не успел его поймать. Шелобей отмахнулся от руки, встал сам и зашагал с необычайной скоростью. Нагнали мы его не сразу.

Дорога шла вниз, приятно укачивая. Тихим переулком (которого тоже нет) — вышли к Садовому (я плоховато понимаю эту часть Москвы) — прошмыгнули под светящейся эстакадой (нас чуть не сбили) — прошли ещё два съёжившихся от холода переулка (жёлтые фонари, жёлтые стены — жёлтая Москва) и вышли — непойми куда.

— Большой Дровяной переулок, — прочитал Дёрнов.

По нему мы обратно к кольцу выйдем…

— Мартыновский переулок. — Толя явно умел читать.

Справа — тёмная и мглистая бледно-голубая церковь с мощными колоннами (молчи про неё, молчи) — только над входом огонёк (не могу!..). Я наугад своротил налево. Шелобей заглядывался вообще на церковь, но согласился и налево.

— А ещё Хаски забавный. Чисто метафизический поц, — продолжал Дёрнов. — И эта тема с удалением альбома — прикольная. Типа отказаться от рэпа, как сценария, который тебе подсовывают. Круто, короче.

— Как Рембо, что ли?

— Как-то ты странно «Рэмбо» сейчас сказал.

Шелобей стукнул себя по лбу. Толя продолжал невозмутимо:

— В любом случае — понты всё голимые. И Шелобей — понты. Типа, мы с тобой такие во грехе, а он Ницше начитался и в горних сферах зависает, — но это ж всё такая лажа!.. Всё равно ж вот тут, — он погладил Шелобея по голове, — всё то же говнецо варится. «Лишь когда человече мрёт — лишь тогда он не врёт»! Всё равно ж говорит, сука, — но только с самим собой.

Шелобей посмотрел на нас, лениво презирая.

— «Хочу быть никем» — тоже маска. Молчание — тоже игра, — пробормотал я с язвой. — Все мы смотрели «Персону» Бергмана…

Шелобей беспокойно полез за пачкой.

— Ну, я, допустим, не смотрел, — обиделся Толя. — Но я вообще планирую заняться кинообразованием. Ближе к лету.

Мы шли немного молча.

— Но Шелобей не такой дурак, как ты думаешь, — пробормотал я неторопливо. — Лишние слова всё-таки есть. — Ещё прошагав, я повернулся к Шелобею и прибавил: — Извини.

Он кивнул, как будто благословляя.

— А я не верю в лишние слова! Слова делают жизнь разнообразней! — Толя заорал: — Говно! Прошмандовка! Курочкин сын! — Дёрнов бросился щекотать Шелобея. — Ну давай, колись! Куда нам идти?

Шелобей довольно грубо оттолкнул Дёрнова, — выждал (серьёзный лицом), достал из кармана распечатанные билеты и медленно протянул их ему. Клуб «Плутон», Сыромятнический проезд что-то там.

— Давайте по карте, что ли, посмотрим? — предложил я.

— Ну это не спортивно, — возразил Толя.

Из-за очередной дороги — вблизи — нам махала рукой ещё одна церковь: тоже бирюза, тоже тёмная — на ярко освещённой дороге она стояла чужестранкой. Мы перешли к ней (за забором прятались замотанные в полиэтилен деревья). Я бросил взгляд налево: опять Котельническая высотка — звезду на лбу чешет. Я бросил взгляд направо…

— Так мы к «Бауманской» выйдем, — понял я.

Решили спрашивать: поймали старушку с тележкой о двух колёсах и бородавкой в три белёсых волосинки над губой (у бородавки был вид «А вы не знали?»). Объясняла крайне муторно: ой, на трамвае, потом на троллейбусе, а вообще лучше на метро и на автобус. Мы ужасно благодарили, раскланивались, — а всё равно не знали, куда идти.

Вдруг — Шелобей щёлкнул пальцами, молча кивнул и пошёл. Мы — за ним. Яуза, мост (макушка надзирателя реяла над домами), серые дома, нотариус, поворот, разрисованный тоннель — дошли мы за десять минут.