Русский Бертольдо - [44]

Шрифт
Интервал

[2.] ОПИСАНИЕ КРАСОТЫ БЕРТОЛДОВОЙ>{9}

Господин Бертолд был такой малоличен[488], толстоголовой, весь кругл как пузырь, лоб морсливой[489], глаза красные как огонь, брови долгия и дикия как свиная щетина, уши как у вола, великоротой, криворотой, губа нижняя отвисла как у лошади, борода густая и гораздо ниже подбородка, похожа на Козлову, нос кривой и вверх поднялся с ноздрями широкими, зубы снаружи как у борова, ноги длинныя и толстыя как у лешего, а тело же его все волосатое. Чулки у него были из толстого отрепья, все в заплатах, башмаки высокия, убраныя разными лоскутками и, коротко сказать, был он во всем не сходен с Наркизом>{10}. // (д. 2).

[3.] СМЕЛОСТЬ БЕРТОЛДОВА

Прошедчи господин Бертолд мимо всех господ и баронов, которые были при царе, не сняв шляпы с себя и не учиня поклона, пошел прямо и сел близ царя>{11}. Которой царь был природою человек милосердой и увеселялся придворными превращениями и шутками; подумал об нем, что он был какой нибудь лунатик и слабоумной[490], понеже натура[491] обыкновенно многажды в таковых уродах[492] наливает некая дарования, каковы обще всякому не удаются>{12}. Чего ради без всякой отмены начал так приятно и склонно спрашивать его, говоря ему. // (л. 2 об.).

[4.] РАЗГОВОР МЕЖДУ ЦАРЕМ И БЕРТОЛДОМ НАЧИНАЕТ ЦАРЬ

ЦАРЬ: Кто ты таков? когда родился? и ис которой страны?

БЕРТОЛД: Я человек, родился тогда, когда меня мать родила, а страна моя на сем свете>{13}.

ЦАРЬ: Кто таковы суть восходящие твои, сиречь прадеды твои, и исходящие от тебя, то есть внучата твои?[493]

БЕРТОЛД: Бобы, которыя, когда варятся на огне восходят и нисходят вниз и вверх в горшке.

ЦАРЬ: Есть ли у тебя отец, мать, братья и сестры?

БЕРТОЛД: Есть у меня и отец, и мать, и братья, и сестры, да все померли.

ЦАРЬ: Как же ты их имееш, когда они все померли?

БЕРТОЛД: Когда я вышел из дому, то их оставил всех спящих, и того то ради сказываю тебе, что они все померли, ибо спящаго с мертвым мало я разню, потому что сон называется братом смерти>{14}. // (л. 3).

ЦАРЬ: Что есть наискорейшая вещь?

БЕРТОЛД: Ум.

ЦАРЬ: Что то за вино, котораго лутче нет?

БЕРТОЛД: То, которое пьется в чужем доме.

ЦАРЬ: Что то за море, которое не насыщается никогда?

БЕРТОЛД: Ненасытство скупова и сребролюбиваго человека.

ЦАРЬ: Что хуже всего молодому человеку?

БЕРТОЛД: Непокорение и ослушание.

ЦАРЬ: Что хуже всего старому?

БЕРТОЛД: Блудодейство.

ЦАРЬ: Что хуже всего купцу?

БЕРТОЛД: Ложь.

ЦАРЬ: Какая та кошка, что спереди тебя лижет, а сзади карапает?

БЕРТОЛД: Курва и блядь[494].

ЦАРЬ: Что то за огонь, котораго болше в доме быть не может?

БЕРТОЛД: Лихая жена и злой язык холопской. // (л. 3 об.).

ЦАРЬ: Которыя болезни суть неисцелны?

БЕРТОЛД: Дурачество, каркин и долги[495].

ЦАРЬ: Что то за детище, которое зжет[496] язык у матери?

БЕРТОЛД: Светилня в свече.

ЦАРЬ: Как бы ты мог мне подать воду в решете, чтоб она не вытекла?

БЕРТОЛД: Подождал бы зимы и тогда б тебе подал[497].

ЦАРЬ: Какия те вещи, что люди ищут, да сыскать времянем не могут?[498]

БЕРТОЛД: Вшы в рубашке и дирявые подошвы.

ЦАРЬ: Как бы ты мог поймать зайца без бежания за ним?

БЕРТОЛД: Подождал бы, как ево сварят, и тогда б поймал>{15}.

ЦАРЬ: Ты хорошой разум[499] имееш, ежели б оной виден был.

БЕРТОЛД: И ты б был бы один доброй елемент[500], ежели б не кушал[501].

ЦАРЬ: Проси у меня что хочеш, ибо я с охотою дам тебе то, что ни попросиш.

БЕРТОЛД: Кто не имеет своего, не может дать другим. // (л. 4).

ЦАРЬ: Чего ради не могу я дать тебе всего того, что ты желаеш?

БЕРТОЛД: Я, ходя, ищу счастья, котораго ты не имееш, и того ради онаго дать мне ты не можеш.

ЦАРЬ: Коли так, то я ль несчастлив седя на царском сем престоле?

БЕРТОЛД: Кто сидит на высоком месте, тот опасен есть падения и разбиения.

ЦАРЬ: Видиш ли, сколко господ и министров[502] около меня сидят, слушаяся и почитая меня?

БЕРТОЛД: Так и великие муравьи окружают дикую грушу и точут кору ея.

ЦАРЬ: Я сияю в сем дворе подобно яко же солнце между малыми звездами.

БЕРТОЛД: Истинну ты говорит, но вижу я многия звезды темнее песьей [песьен?][503].

ЦАРЬ: Хочеш ли ты быть у меня придворным?[504]

БЕРТОЛД: Волной не желает быть связан>{16}.

ЦАРЬ: Коли так, что тебя понудило притти суда?

БЕРТОЛД: То, что надеялся я быть царя болше других человек десятью или двенатцетью фунтами[505] и что он превосходит других так, как высокия колоколни [превосходят] домы, однако ж я вижу, что ты, хотя и царь, но также ординарной[506] человек, как и другие>{17}. // (л. 4 об.).

ЦАРЬ: Правда, что ординарной я человек, как и другие по виду, но по власти и богатству превосхожду других человек не токмо десятью фунтами, но стами или тысячью аршинами. Однако ж скажи мне, кто тебя научил чинить такие разговоры?

БЕРТОЛД: Жеребец фактора твоего[507], то есть того, кто твою волю исполняет.

ЦАРЬ: Какое дело жеребцу факторову до величества двора моего?

БЕРТОЛД: Понеже жеребец прежде твоей и двора твоего бытности ржал еще за четыре тысячи лет напереди.

ЦАРЬ: Ха, ха, ха! и сие смеху есть достойно.

БЕРТОЛД: Смех всегда излишествует во устнах безумных[508].

ЦАРЬ: Ты — один лукавой деревенщина.

БЕРТОЛД: Натура[509] моя есть такова.

ЦАРЬ: Слышиш ли, я тебе повелеваю, чтоб ты сего ж часа вышел от меня, иначе же я повелю, что ты выдеш отсюду со вредом и стыдом.


Рекомендуем почитать
Древние ольмеки: история и проблематика исследований

В книге рассказывается об истории открытия и исследованиях одной из самых древних и загадочных культур доколумбовой Мезоамерики — ольмекской культуры. Дается характеристика наиболее крупных ольмекских центров (Сан-Лоренсо, Ла-Венты, Трес-Сапотес), рассматриваются проблемы интерпретации ольмекского искусства и религиозной системы. Автор — Табарев Андрей Владимирович — доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института археологии и этнографии Сибирского отделения РАН. Основная сфера интересов — культуры каменного века тихоокеанского бассейна и доколумбовой Америки;.


О разделах земель у бургундов и у вестготов

Грацианский Николай Павлович. О разделах земель у бургундов и у вестготов // Средние века. Выпуск 1. М.; Л., 1942. стр. 7—19.


Афинская олигархия

Монография составлена на основании диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук, защищенной на историческом факультете Санкт-Петербургского Университета в 1997 г.


Новгород и Псков: Очерки политической истории Северо-Западной Руси XI–XIV веков

В монографии освещаются ключевые моменты социально-политического развития Пскова XI–XIV вв. в контексте его взаимоотношений с Новгородской республикой. В первой части исследования автор рассматривает историю псковского летописания и реконструирует начальный псковский свод 50-х годов XIV в., в во второй и третьей частях на основании изученной источниковой базы анализирует социально-политические процессы в средневековом Пскове. По многим спорным и малоизученным вопросам Северо-Западной Руси предложена оригинальная трактовка фактов и событий.


Ромейское царство

Книга для чтения стройно, в меру детально, увлекательно освещает историю возникновения, развития, расцвета и падения Ромейского царства — Византийской империи, историю византийской Церкви, культуры и искусства, экономику, повседневную жизнь и менталитет византийцев. Разделы первых двух частей книги сопровождаются заданиями для самостоятельной работы, самообучения и подборкой письменных источников, позволяющих читателям изучать факты и развивать навыки самостоятельного критического осмысления прочитанного.


Прошлое Тавриды

"Предлагаемый вниманию читателей очерк имеет целью представить в связной форме свод важнейших данных по истории Крыма в последовательности событий от того далекого начала, с какого идут исторические свидетельства о жизни этой части нашего великого отечества. Свет истории озарил этот край на целое тысячелетие раньше, чем забрезжили его первые лучи для древнейших центров нашей государственности. Связь Крыма с античным миром и великой эллинской культурой составляет особенную прелесть истории этой земли и своим последствием имеет нахождение в его почве неисчерпаемых археологических богатств, разработка которых является важной задачей русской науки.


История русской литературной критики

Настоящая книга является первой попыткой создания всеобъемлющей истории русской литературной критики и теории начиная с 1917 года вплоть до постсоветского периода. Ее авторы — коллектив ведущих отечественных и зарубежных историков русской литературы. В книге впервые рассматриваются все основные теории и направления в советской, эмигрантской и постсоветской критике в их взаимосвязях. Рассматривая динамику литературной критики и теории в трех основных сферах — политической, интеллектуальной и институциональной — авторы сосредоточивают внимание на развитии и структуре русской литературной критики, ее изменяющихся функциях и дискурсе.


Самоубийство как культурный институт

Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.


Языки современной поэзии

В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.


Другая история. «Периферийная» советская наука о древности

Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.