Русский Афон 1878–1914 гг. Очерки церковно-политической истории - [19]

Ответ дипломатов вызвал бурю негодования Венедикта. 27 мая 1880 г. он обращается с прошением непосредственно к Кавказскому наместнику, великому князю Михаилу Николаевичу. Он излагает историю ослабления грузин в монастыре, в руках которых к 1834 г. оставался лишь небольшой храм с иконой Иверской божией Матери. Со смертью служившего в нем иеромонаха Венедикта в 1861 г. храм перешел к грекам, и было решено прекратить прием грузин в монастырь. Неоспоримость прав грузин на Ивирон Венедикт обосновал тем, что раз монастырь некогда составлял государственную собственность Грузии, то теперь он должен составлять собственность России. Потеря же прав российского подданства ни на чем не основана[125].

Следующий российский посол, Е. П. Новиков, также считал невозможным удовлетворение требований грузин и объяснял свою позицию таким образом. Монастыри Афона подчинены патриарху. В деле Пантелеймоновского монастыря, которое разрешилось благоприятным для русских образом, не шла речь о принадлежности обители русским, а только о назначении русского игумена[126]. 7 марта 1881 г. Венедикт в третий раз обращается к Кавказскому наместнику. После этого иверцы приняли свои меры против грузин, ссылаясь на то, что по афонским правилам в к еллиях должно проживать не более трех монахов, а в келлии Св. Иоанна Богослова их 40. В ответ российское посольство добилось у Порты распоряжения вали (губернатору) Фессалоники, чтобы тот не допустил действий монастыря против келлии. Со своей стороны греки в августе 1881 г. пожаловались английскому и греческому консулам[127]. 14 сентября 1881 г. Новиков получил распоряжение от МИДа расследовать дело. В начале октября 1881 г. он имел в руках новую директиву из министерства: Венедикт опять обратился с прошением на высочайшее имя. Поскольку император изволил принять участие в судьбе грузин, то нужно употребить влияние к благоприятному разрешению вопроса, — говорилось в инструкции[128]. В своем отчете от 15 октября 1881 г. Новиков докладывал, что попытки посольства убедить иверцев принимать в монастырь грузин наравне с греками и ввести общежительный устав не увенчались успехом. Единственное средство для достижения результата — это материальное давление, задержка доходов, получаемых Ивироном от Никольского монастыря в Москве. Посол имел беседу и с патриархом, объяснил ему, что до XVIII в. монастырь был общежительным, игумены назначались исключительно из грузин. Иоаким III обещал навести справки, но подчеркнул, что любые действия в обход Великой церкви будут незаконными. В заключение Новиков предупредил, что оказание давления по грузинскому делу в патриархии может неблагоприятным образом повлиять на греко-болгарский вопрос, в котором патриарх склонен прислушиваться к мнению посольства[129]. По мнению посольства, задержание денег было единственным действенным средством решения грузинского вопроса; обращаться к патриархии бесполезно, т. к. она не имеет силы на Афоне. Да и вообще не стоит давать ей возможность возобновить свои усилия по подчинению Св. Горы, ибо решения патриархов всегда были не в пользу русских[130].

В феврале 1882 г. Новиков получил новую инструкцию проверить основательность жалоб монахов. В конце марта на Афон был командирован солунский консул А. А. Якобсон, который сделал вывод, что «действительно, монастырь притесняет их (грузин. — Л. Г.) бесчеловечным образом: не дозволяет им обстраиваться, не дает пастбищ для небольшого количества мулов и даже запрещает звонить в колокола»[131]. Консул имел разговор с епитропом Ивирона архимандритом Афанасием, который заявил, что в конце 1860-х гг. монастырь полностью сгорел и был восстановлен греками. Якобсон сделал вывод, что момент для перемены способа управления монастырем на общежительный крайне неподходящий. На его взгляд, единственный возможный вариант достижения временного modus vivendi — это добиваться обращения келлии Св. Иоанна Богослова в скит наподобие Ильинского. Такие требования высказывал и Венедикт в очередном обращении к Кавказскому наместнику от 20 марта 1882 г. Они заключались в следующем: 1) признать келлию как скит; 2) разрешить грузинам совершать литургию на своем языке в монастыре, в часовне Богородицы Вратарницы; 3) выделить часть доходов от подворий монастыря на новый скит; 4) передать грузинам монастырскую библиотеку и архив. Поскольку греки наотрез отказались выполнить их требования, Якобсон счел необходимым пригрозить им секвестром их российских доходов[132]. Однако неумеренная ревность консула не понравилась в посольстве; ему следовало бы действовать примирительным образом и не настраивать патриарха против русских[133]. В данном деле Иоаким III был, несомненно, не на стороне грузин; под давлением русского консульства он согласился сделать некоторые шаги в их пользу, но только при условии законного хода дела, т. е. без вмешательства светских властей. Грузины должны направить свои требования в Иверский монастырь, а после его отказа — в Протат, и лишь тогда дело поступало в патриархию. Секвестр на имения Ивирона, по мнению патриарха, не мог привести к результату