Русские земли Великого княжества Литовского (до начала XVI в.) - [23]

 Это позволяет поставить вопрос о соотношении «общинного права» и правовых прерогатив государства. Весьма удачен в этом плане опыт исследования русского законодательства, принадлежащий американскому исследователю Д. Кайзеру. Исходя из устоявшейся уже в науке теории о «горизонтальных» и «вертикальных» структурах в праве, он анализирует развитие законодательства и права (община — горизонтальная структура, государственная власть и ее вмешательство в дела общины — вертикальная). Такой подход отчасти правомерен, но в том случае, если жестко ограничить его рамки, то окажется, что княжеская власть всегда есть нечто чуждое и постороннее народу, общине. Между тем в Киевской Руси князь и княжеская власть были еще во многом плоть от плоти всей общины и составляли органический элемент социально-политической структуры древнерусского города-государства.[351] В XIII–XVI вв. можно наблюдать все большее отделение княжеской власти от народа. Такую эволюцию в отношениях князя и народных масс можно объяснить не только неразвитостью княжеской власти в киевский период, но и соответствующим ее статусом. Другими словами, и процесс развития права следует рассматривать в контексте изменения функций государственных организмов. Тем не менее концепция о соотношении горизонтальных и вертикальных уровней в праве представляется весьма плодотворной, так как позволяет уловить процесс становления государственности. Заметим, кстати, что Д. Кайзер[352] сосредоточил свое внимание на законодательстве Московской Руси, прослеживая его преемственность с киевским периодом, оставляя в стороне западно-русские земли XIII–XVI вв. Между тем уже в дореволюционной русской исторической науке был сделан вывод о «строгой и какой-то несвободной покорности Русской Правде и вообще старым юридическим обычаям» в западнорусском регионе.[353] Именно поэтому изучение законодательных памятников Западной Руси представляет для нас особый интерес. К тому же здесь имелась собственная разработанная система права. Не случайна постоянная формула договоров Полоцка с Ригой: «Аже полочанин извиниться у Ризе, и тамо его свои и казнять по своей правде», «полочане осудят по своему праву».[354] Законодательные нормы этого права складывались, безусловно, на основе хронологически предшествующих материалов с модификациями и дополнениями. Замечательными памятниками законодательства Западной Руси являются уставные земские грамоты.[355] Процесс развития местного нрава отразил и Литовский статус 1529 г.[356] Источниковедческое изучение всего комплекса западнорусского права еще только начинается, но тему «община и право» рассмотреть уже можно.

Прежде всего надо отметить, что община явственно проступает в законодательных памятниках. В Русской Правде это и вервь, и городская община, «мир».[357] Уже в первых статьях смоленского договора 1229 г. перед нами предстает городская община — единая цельная организация. Большая плата назначается за «оскорбление действием» свободного человека. Прав Ю.Г. Алексеев, который считает, что это свидетельствует о высоком представлении о чести свободного человека.[358] Свободные люди и были организованы в общину; «Аже Смолняне не дадут ему воле, Смолняном платит самы долг платити».[359] Этот фрагмент описывает традиции архаической круговой поруки. Именно, исходя из круговой поруки, платила виру древнерусская вервь.[360] Так была организована и городская община, ведь принципиальной разницы между городской и сельской общинами на Руси не было.[361] Представление о земле как о единой общине сохраняется и в более поздних законодательных документах, которые восходят ко временам Витовта, — уставных грамотах землям. Во всех трех редакциях Статута (главного свода законов Великого княжества Литовского) «сельская община является не новым, но стародавним установлением».[362]

Следствием незыблемости в западнорусских землях общинных норм являются весьма архаические формы решения социальных конфликтов. В современной науке выработана следующая схема развития способов решения последних. Сначала превалировала кровная месть, которая осуществлялась родственниками. Имущественные интересы, профессиональная дифференциация способствовали появлению «композиций» — платежей в пользу пострадавшего или его родственников. Наконец, усиление государственной власти, переход к «вертикальным» структурам привели к доминированию санкции, которые уплачивались в пользу власти. Другими словами, эволюция шла от мести и неформальных санкций (общественное мнение) к институту формальных санкций и появлению концепции уголовного преступления.[363]

Многие исследователи наблюдали в Древней Руси отмену кровной мести. Однако после работ П.Н. Мрочек-Дроздовского, М.М. Исаева, И.Я. Фроянова, Д. Кайзера с этим согласиться нельзя.[364] Материалы по Западной Руси, история которой была непосредственным продолжением истории Киевской Руси, подтверждают выводы этих ученых. Право кровной мести продолжало действовать в западнорусских землях еще на протяжении длительного времени. Что касается обычно-правовой практики, то тут принципы кровной мести могли сохраняться до позднейших времен. Гораздо важнее то (это подметил еще Ф.И. Леонтович), что ее следы заметны даже в законодательстве, допускавшем «сказанье» преступника на казнь обиженному, «где его хочет, там его денет».