Русские в Берлине - [39]

В тот раз Эйзенхауэру не отправили никаких сообщений. Провожая графа к автомобилю, Шелленберг сказал ему: «Еще не все потеряно. Рейхсфюрер в процессе принятия решения». Бернадот согласился на еще одну встречу.

Весь день лил дождь. Неделями Гитлер не мог определить сам, светит ли на улице солнце, – он практически не покидал своего бункера. Все, что ему было известно о погоде, он узнавал во время совещаний по военному положению.

21 апреля пришлось на субботу. Вечерние газеты не вышли. Несмотря на запрет, беженцы продолжали наводнять Берлин тысячами. Не русские солдаты, а селяне из Восточной Пруссии оказались первыми, кто гнал через столицу Третьего рейха табуны лошадей и стада коров. В центре города полиция оттесняла беженцев на юг. Все выглядело практически так, будто они хотели оградить богатые западные районы от нежелательных элементов.

Одновременно сами берлинцы принялись переселяться в западные пригороды, которые быстро заполнились «мигрантами» из окрестностей озера Руммельсбургер и Карлсхорста.

Следующие отчеты взяты из Deutsche Allgemeine Zeitung за 21 и 22 апреля:

«Жесткие ограничения на использование газа и электричества. Гражданскому населению запрещено пользоваться газом и электроэнергией.

Движение общественного транспорта в Берлине позволено только для обладателей специальных разрешений.

Почтовым отделениям разрешено выплачивать до 1000 рейхсмарок накоплений без предварительного уведомления.

Продовольственные пайки за 75-ю и 76-ю неделю будут выдаваться авансом.

17:30: Оперные сольные концерты в театре на Жандарменмаркт. Маргарете Клозе, Вилли Домграф-Фассбендер, Йозеф Грайндль, Яро Прохазка и Хельге Розвенге исполнят арии из «Волшебной флейты» и «Аиды».

«После напряжения последних дней все мы, то есть те двадцать – или около того – человек, до которых уменьшился мой штаб, заснули прямо в грузовике. Очевидно, выставленная нами охрана сделала то же самое, поскольку мы были поражены и неприятно удивлены, когда около 4:00 утра примчался наш курьер с известием, что весь штаб корпуса ушел в неизвестном направлении… Их внезапный «побег» был вызван появлением советских танков, которые, прорвавшись через горящий Альтландберг[61], теперь поливали пулями и снарядами местность вокруг отеля «Элизенхоф». Так что мы моментально вскочили на ноги. Поскольку было неизвестно, сможем ли мы вернуться той же дорогой, по которой ехали прошлой ночью, первым делом я отправился осмотреть местность вместе с капитаном Герхардтом… Как только мы получили донесение, что противник прорывается к центру Берлина, что грозило нам окружением с юга, весь корпус ушел по дороге Кёпеникк – Бисдорф. Всякая связь с 9-й армией была потеряна… Незадолго до того, как мы добрались до Южного Бисдорфа, русские накрыли дорогу огнем дальнобойной артиллерии… Штаб корпуса обосновался в подвале старинного дома. Я провел ночь в великолепном маленьком сельском коттедже находящегося на фронте СС-фюрера. Его жена и ее подруга предложили нам остановиться в нем, в то время как сами они перебрались в ближайший бункер».

«Тем временем Каульсдорф сам стал линией фронта. В нем было полно полицейских нарядов, чья работа заключалась в том, чтобы поддерживать в наших так называемых добровольцах с оккупированных территорий и в голландских и датских подразделениях СС бодрость духа. Полицейские офицеры вели себя крайне жестоко, видимо, потому, что до сих пор верили, что легендарная армия Венка в нужный момент освободит Берлин. Твердолобые нацисты писали мелом на стенах лозунги: «Берлин – это крепость! Каждый дом – крепость!» Я сказал им: «Если Берлин крепость, то здесь не должно находиться детей и больных. Если они остались, то сражаться просто преступно». Один из этих неисправимых энтузиастов ответил мне, что фюрер наверняка найдет какой-нибудь выход. Ранее я сделал приготовления для ночевки в церкви – на тот случай, если мне не удалось бы добраться до дома после исполнения своих приходских обязанностей. Ночью ко мне пришла дрожащая всем телом пожилая женщина, сообщившая мне, что она подслушала совещание «Вервольфа»[62] у себя дома. Вервольфовцы решили повесить меня и взорвать водопроводную станцию Каульсдорфа. Я заверил ее, что, хотя эти юнцы, а некоторые из них получили от меня первое причастие, знали, где я ночую, им также было известно, что со мной шутки плохи. Несколько профсоюзных активистов, которых я привлек к делу, вооружились дубинками, и когда появились юнцы со своими бомбами, с громкими криками выскочили из кустов. Так была спасена водопроводная станция, и после освобождения район Лихтенберг оказался единственным, который никогда не испытывал недостатка воды» (доктор Хейнрих Грубер. Настоятель Берлина – Probst zu Berlin).

«А в Рейхсканцелярии все еще, очевидно, держались за ложные надежды, в той или иной степени упуская из виду реальную ситуацию. Иначе как еще можно объяснить ряд приказов, полученных по телефону от генерала Кребса, первый из которых поступил вечером 19 апреля и звучал примерно так: «Дивизия «Фридрих Людвиг Ян» немедленно поступает в распоряжение берлинского оборонительного района. Дальнейшее русское продвижение вглубь Берлина будет остановлено». Не было возможности узнать что-либо ни о численности этой дивизии, ни о месте нахождения ее командного пункта, ни о чем-нибудь еще. Когда я спросил об этом Кребса, он лишь ответил: «Выясните сами». Что было не так-то просто сделать, поскольку большая часть линий связи оказалась повреждена. Той же ночью мы отправили посыльных на поиски командного пункта дивизии. Утром нам позвонил офицер разведки дивизии и сообщил, что командный пункт находится в маленькой деревушке севернее Треббина. Тут же генерал Рейман лично отправился в дивизию и вечером 20 апреля вернулся с плохими новостями. Пока дивизия все еще формировалась на площадке для парадов в Йютербоге и вокруг нее, русские танки неожиданно атаковали ее. Только с величайшими усилиями удалось собрать вместе часть людей. Большинство орудий оказалось захвачено. Связь с одним из трех полков была потеряна. Чтобы восстановить ее, командир дивизии, полковник Кляйн, направился в сторону фронта, где был захвачен группой русских танков. Так что, учитывая всю эту неразбериху, от дивизии никому не было особой пользы. Позднее, ночью 20 апреля, генерал Кребс снова позвонил нам со следующим приказом: «Вместе с дивизией «Фридрих Людвиг Ян», при поддержке танковой группы «Вюнсдорф» (группа из 6–8 танков танкового училища в Вюнсдорфе, которые были быстро выведены из строя огнем противника или просто сломались), вам следует атаковать передовые танковые части противника и отбросить их на юг». От нашего доклада, сообщавшего, что дивизия не в состоянии участвовать в активных боевых действиях, решительно отмахнулись, и то же самое произошло и со всеми дальнейшими возражениями. «Передовые танковые части противника» оказались «всего» двумя русскими танковыми армиями, одна из которых (3-я гв. ТА) рвалась в Берлин кратчайшим путем через Барут и Цоссен, тогда как другая (4-я гв. ТА) шла обходным путем на Бранденбург на реке Хафель через Луккенвальде и Белиц. Само развитие событий освободило нас от исполнения приказов Кребса» (