Русские в Берлине - [36]

Моральное состояние тех, кто помогал Германии захватить больше территорий, чем она завоевывала за всю свою предшествующую историю, можно описать одним лишь словом – жалкое. Они не проявили ни грана достоинства, не совершили ничего героического.

Советская помпезность по поводу «штурма Берлина» не должна вводить нас в заблуждение: когда весь «штурм» сводится до соответствующих пропорций, мы обнаруживаем полторы группы армий, зачищающих город от велосипедных банд гитлерюгенда. Помпезность здесь тем более неуместна, поскольку Красная армия во время своего наступления от Волги до Берлина в достаточной мере доказала свой пыл и отвагу.

Да и немецкие источники со своей «величайшей катастрофой всех времен» выглядели ничуть не менее помпезными. Вот как подавал это в марте 1945 года Геббельс: «Если мы пойдем ко дну, вместе с нами утонет вся немецкая нация, покрытая такой славой, что даже через тысячу лет героический апокалипсис немецкого народа будет занимать почетное место во всемирной истории». Видимо, именно у него большинство современных историков черпают свои аллюзии. В конце концов, место действия выглядело настолько драматичным, что даже Вагнер не смог бы мечтать о чем-то более театральном: пустынный городской пейзаж, море пылающих развороченных руин, тропинки на месте прекрасных улиц, где некогда стояли богатые магазины, а над всем этим рев бомбардировщиков, град воющих снарядов и огненные траектории ракет «сталинских орга́нов». В таком окружении борьба и страдания были просто обязаны приобрести героические пропорции, и если повествование вдруг не соответствует фактам, если на повестку дня вышли убийство, подлость, ужас, безразличие, слепое упрямство, страх и самоубийство, то тем хуже для фактов.

Тогда мало удивительного в том, что настоящий ужас Берлина чаще всего игнорируется: людей, проводящих ночи, дни, недели, даже месяцы в плохо оборудованных подвалах, сбившихся в так называемые «сообщества», хотя точнее было бы охарактеризовать их как «общества взаимной неприязни». Разумеется, такой вид ужаса не вписывается в общую немецкую концепцию грандиозной катастрофы. Следы этого можно обнаружить лишь в немногих дневниках.

Бесславный и достойный сожаления – вот на что был похож конец Берлина. Он не имел ничего общего с самой славной «победой за всю историю» или героическим «тевтонским апокалипсисом». Всего две фигуры в истории Берлина способны пробудить некоторое человеческое любопытство: Геббельс и Вейдлинг. Геббельс находился на стороне зла, что трудно оспорить; нет сомнений в том, что он совершил шестикратное детоубийство во благо историков, руководствуясь принципом, им же самим и утвержденным, что человек может прославиться через негативные – как и через позитивные – деяния, если только они достаточно чудовищны. Вейдлинг же более трагическая фигура. С лицом стервятника, со своим вечным моноклем, в бриджах для верховой езды и в светлых гетрах, он повел себя по-мужски, когда окончательно взял на себя ответственность и сдался в плен, полностью осознавая, что теперь, когда все его вышестоящее руководство мертво или сбежало, русские возложат всю ответственность за берлинское фиаско именно на него. Возможно, ему стало безразлично, поскольку он был вынужден проглотить самую горькую пилюлю в своей жизни: безоговорочную капитуляцию Берлина.

На следующих страницах мы попытаемся привести в некоторый порядок то, что может быть названо «военным скелетом» Берлинской операции – разве что слово «скелет» предполагает упорядоченное расположение костей, а не груду обломков, которую ни один анатом не смог бы когда-либо собрать в единое целое.

20 апреля 1945 года

«В 13:50 дальнобойные орудия 79-го армейского корпуса (3-й армии) дали первые два залпа по фашистской столице – в качестве салюта ко дню рождения фюрера. Улицы города опустели, и длинные очереди перед продовольственными магазинами исчезли, словно по мановению волшебной палочки. Предыдущей ночью, сразу после речи Геббельса, взвыли сирены – танковая тревога… Гитлеру преподнесли еще один подарок на день рождения: призыв молодых людей 1929 года рождения. «Эти пятнадцати- и шестнадцатилетние мальчики желают быть зачисленными в ряды СС, чтобы умереть за своего фюрера», – сказал Аксман (руководитель гитлерюгенда). На этот раз гости входили не по красным коврам, а по влажным и грязным ступеням лестницы. Фашистские лидеры появились в приемной Гитлера, размером не больше железнодорожной платформы, пройдя через ряды эсэсовцев. …Гитлер уже почти не походил на человеческое существо. Его подергивающееся лицо превратилось в мрачную восковую маску, фанатичный взгляд исчез, голова низко наклонена. Он приветствовал поздравляющих едва заметным кивком. Днем ранее Геббельс заявил: «У нашего фюрера отменное здоровье».

Последовавшее затем ежедневное совещание оказалось последним, в котором приняли участие Геринг, Гиммлер, Риббентроп и остальные члены преступной нацистской партии. Большинство из присутствующих поддерживали идею перевода правительства и военного командования на юг. Хотя такой план в открытую не упоминался, всем было очевидно, что на судьбе Берлина поставлен крест. На юге уже начались прямые переговоры с англо-американским командованием. Геббельс, по личным причинам, настаивал, что все должны оставаться в Берлине. Он рассчитывал стать второй величиной в фашистской иерархии, поскольку являлся «рейхскомиссаром по обороне» (