Русские - [274]

Часто яркое ощущение неразрывности связи современной России с ее прошлым создают забавные мелочи. Сразу же после первого визита Никсона в Москву в 1972 г. Энн и я предприняли автомобильную поездку в Ярославль, чтобы полюбоваться русской сельской местностью в летнее время. Примерно на полпути мы остановились у автозаправочной станции. До этого мне никогда не приходилось подъезжать к колонке для заправки на машине советской марки, и меня интересовала эта процедура. Во-первых, следовало определить, какая колонка мне нужна, решить, сколько бензина требуется и сказать об этом круглолицей девице, сидящей в конторке. Затем я заплатил ей вперед специальными талонами, а она набрала на своем пульте требующееся мне количество литров бензина, после чего, я вернулся к колонке, чтобы самому заправить машину. Это было самообслуживание в полном смысле слова. Для меня это был безобидный комический эпизод — наблюдать, как каждый сам заправляет свою машину: шофер хлебного фургона, два мотоциклиста, водители грузовиков, сами обслуживающие свои большие машины, и несколько владельцев советских малолитражек вроде «Москвича» или «Запорожца». На заправочной станции царил полный беспорядок. Люди подъезжали к колонкам со всех сторон, становясь к ней под любым углом, как им было удобно. Подъехать к колонке и уехать со станции было делом, связанным с некоторой опасностью. Это показалось отличным сюжетом для фотоснимка. Я отщелкал лишь четыре или пять кадров, как вдруг передо мной вырос человек с бычьей шеей, без пиджака и в шляпе, машущий рукой перед моей камерой и сердито орущий на меня. «Покажите ваши документы», — потребовал он. Со своим мясистым лицом, большим животом и мешковатыми брюками он, казалось, был олицетворением русского рабочего, только недавно переехавшего из колхоза в город. Поскольку мне были неизвестны какие-либо советские правила, запрещающие фотографировать бензозаправочные станции, и поскольку этот человек показался мне не более чем чересчур ретивым советским гражданином, а таких в России очень много, я попытался игнорировать его.

«Все в порядке, — сказал я успокоительно, — извините меня». И отошел в сторону, чтобы продолжить фотографирование, но он снова возник передо мной и снова потребовал мои документы, что является стандартным советским методом запугивания.

— Кто вы такой? — спросил я.

— Покажите мне ваши документы, — повторял он.

Теперь он был по-настоящему раздражен, по-видимому, тем, что я не повиновался сразу. Мы продолжали препираться. Я решил было, что сейчас ему на помощь соберется толпа, но водители продолжали заправку, только посматривая на нас и не проявляя желания вмешаться. Оказалось, что мой «собеседник» — заведующий бензозаправочной станцией. Я объяснил ему, что я — американский корреспондент, о чем он, без сомнения, и сам уже догадался по специальным номерным знакам на нашем автомобиле, и что я только что закончил писать серию репортажей о встречах между Никсоном и Брежневым, а сейчас совершаю небольшое путешествие со своей женой. «Куда вы едете» — допрашивал он подозрительно. — Я сейчас вызову милицию». Я ответил, что мы едем по направлению к Ярославлю и, стараясь улучшить его настроение, спросил, видел ли он Никсона и Брежнева по телевидению. Да, он видел все. Я поинтересовался, рад ли он разрядке. Он ответил, что да, конечно, что он хочет мира между нашими народами, но фотографировать запрещено. Тогда я сказал, что, если он заинтересован в мире, то, конечно, читал о соглашении относительно ограничения вооружений. Выяснилось, что, разумеется, читал. Я спросил его, обратил ли он внимание на то, что каждая из сторон согласилась, чтобы над ее территорией пролетали спутники другой стороны с целью фотографирования ракет во избежание опасности внезапного нападения. Это повергло его в замешательство, но через несколько минут до него, кажется, дошло, что русские спутники будут фотографировать американские ракеты, а американские спутники — советские ракеты. «Ну, так если наши руководители настроены настолько дружелюбно и согласились, чтобы спутники фотографировали ракеты, то что может быть страшного в том, что я фотографирую бензозаправочную станцию», — спросил я. Он нахмурился с мужицкой осторожностью. «Это запрещено, — вновь заволновался «мой приятель». Гневно указывая пальцем на мою камеру, он повторял: «Это запрещено. Я вызову милицию, чтобы она забрала вас». И помчался звонить в милицию. Я сделал несколько последних снимков и уехал.

Милиция никогда не беспокоила нас в связи с этим случаем, но я еще долго ворчал по поводу преувеличенной коммунистической бдительности заведующего бензозаправочной станцией, стоящего на страже против происков путешествующих империалистов.

Энн, которая в то время читала биографию Льва Толстого, написанную Генри Троятом, вспомнила один эпизод из книги: тело Толстого лежало в помещении маленькой железнодорожной станции, где он умер. Некоторые русские хотели сфотографировать великого усопшего, но начальник станции не пожелал допустить в помещение ни одного фотографа. Он подозрительно относился к фотографии и не был уверен в том, что нет каких-нибудь правил, запрещающих ее. Не имея специального разрешения из Санкт-Петербурга, он решительно воспротивился всякому фотографированию на его станции.