Русские - [152]

При том огромном влиянии, какое оказал Ленин на ход истории, он кажется удивительно маленьким в этом своем черном костюме с черно-красным галстуком. Его лицо и руки — единственно видимые части тела — и в самом деле кажутся восковыми. Они имеют желтоватый, слегка темный оттенок, но больше ничто не выдает в них следов времени, прошедшего со дня смерти этого человека, полустолетия, за которое мумия подвергалась таким процедурам, как эвакуация в Куйбышев во время Второй мировой войны, когда немцы угрожали Москве, а также ежегодные реставрации, выполняемые опытными советскими специалистами.

Даже после того, как мы уже миновали гроб, бросив беглый взгляд на Ленина, бдительность охраны не ослабела. Безмолвно мы поднялись еще на два лестничных пролета. Люди шли невероятно тихо, и все же позади себя я слышал, как кагебисты настойчиво требовали молчания. Только по выходе из Мавзолея, когда мужчины стали надевать шапки, я, наконец, почувствовал себя так, словно могу снова нормально дышать. Немцы с удивлением бормотали что-то о строгости дисциплины. Моя русская спутница поинтересовалась моим впечатлением. Я сказал ей, что никогда прежде, ни в одном мемориальном сооружении не видел таких строгостей, такого усиленного контроля. «Американские мемориалы обычно открыты для свободного обозрения, — сказал я, — а в Париже, у могилы Наполеона, куда посетителей пускают группами, я заметил, что они соблюдают почтительное молчание, но подобной бдительности и мер безопасности там тоже нет». «Видите ли, — сказала она в ответ, — так мы охраняем нашего вождя». Она не пыталась защищать советские методы, как это обычно делают русские при таких сравнениях, и мне показалось, что я уловил ироническую нотку в ее голосе, но сказано это было без улыбки, без малейшего намека на то, что и она считает все эти меры чрезмерными. Однако когда мы подошли к могилам героев гражданской войны и бывших вождей, в том числе и Сталина, у кремлевской стены, где меры безопасности были значительно менее строгими, женщина, слегка подтолкнув меня локтем и подмигнув, тихонько заметила: «Ну вот, видите, здесь более свободно».

Изображение советского коммунизма как светской религии давно стало общепринятым, но мне лично справедливость такого подхода открылась тогда, когда я впервые лицом к лицу столкнулся с советским культом Ленина во всей его интенсивности. Кремлевские лидеры используют имя Ленина в качестве постоянного, почти мистического заклинания для обоснования законности любой проводимой ими политики: «Ленин был основателем государства, творцом революции, вершителем истории, и мы идем по его пути. Ленин был величайшим гением и мудрецом, который провидел, как социализм будет развиваться в нашей стране и распространяться по всему миру, и мы продолжаем его борьбу. Ленин был гуманным, добрым, чутким, с обаятельной улыбкой, заразительным смехом; в жизни он был прост и скромен, он был отцом гуманного общества, которое мы улучшаем с каждым днем».

Будь то торговля с Западом, предостережения о проникновении враждебной идеологии, решения о строительстве электростанций, лозунги о важности печати и кино или высказывания о ядерной войне (о которой Ленин и предполагать не мог, хотя цитаты из его произведений натягиваются так, будто он и ее предвидел) — для всего, что предпринимается в России сегодня, находятся высказывания Ленина, цитируемого, как священное писание. В политической системе, которая отрицает существование Хрущева и замалчивает значение Сталина, обоснование законности базируется на авторитете одного человека — Ленина. Именно ленинским кредо обосновывается непогрешимость Коммунистической партии и ее вождей.

В иерархии общественной символики Маркс — фигура четко второстепенная, но насколько второстепенная, я узнал как-то вечером, когда американскому дипломату среди прочего реквизита потребовался бюст Маркса. Дипломат организовал поиски небольшого бюста Маркса в магазинах столицы, на что потребовалось более двух дюжин человек. Маленькие бюсты Ленина продаются по всей Москве; много даже статуэток Тургенева и Толстого, но ни один из нас не смог найти в продаже бюста Маркса. Удалось раскопать лишь одно изображение Маркса — барельеф с профилями Ленина, Маркса и Энгельса вместе, который мы заняли у одного иностранного посла. Продавцы в московских магазинах удивлялись, что кому-то потребовался бюст или статуэтка Маркса: «У нас их никогда не бывает, — сказала мне одна озадаченная продавщица. — Никто их не спрашивает».

В противоположность этому изображения Ленина — вездесущая икона. Почитание его телесных останков напоминает культ святых мощей в христианстве и исламе. Попытка увековечить иллюзию бессмертия Ленина путем сохранения его останков в Мавзолее — другая явная аналогия с религией. Светские святыни для поклонения Ленину — скромные или гигантские памятники — рассеяны, как семена ветром, по всей этой необъятной стране. Над главной площадью каждого города возвышается статуя Ленина — ведущего, призывающего, произносящего речи, жестикулирующего или смело шагающего в светлое будущее. Ни одно государственное учреждение не обходится без портрета Ленина, пишущего, работающего, думающего, и, прежде всего, указывающего путь. Статуя Ленина, выкрашенная золотой краской, каждое утро приветствует детей в вестибюле нашей районной школы. На заводах, в институтах, общежитиях имеются «красные уголки» — часто мрачные маленькие комнаты с лозунгами, таблицами и фотографиями, в центре которых — всегда Ленин, как продолжение русской традиции, когда в каждом доме, в углу, висели иконы с изображением Христа, Божьей Матери и различных святых, перед которыми люди молились. Возможно, партия поняла, что русские по своей природе — глубоко религиозный народ, и решила использовать эту их черту для своих целей, либо сами люди, перейдя из одной религии в другую, инстинктивно поместили своего нового святого в угол на место старых.