Русские - [148]

И все же большую часть времени русские угнетены заботами, связанными с необходимостью поставить печать или получить подпись на каком-нибудь документе, который служит доказательством выполнения какого-либо поручения, прибытия на место назначения и т. д. Перед моим мысленным взором смятый захватанный клочок посеревшей бумаги — справка, постоянно зажатая в руке русского человека и предъявляемая какому-нибудь чиновнику. Однажды, во время кошмарной поездки в Сибирь, самолет с группой западных корреспондентов приземлился после полуночи в аэропорту провинциального города Тюмень, где мы вынуждены были устроиться на ночлег на несколько часов на полу комнаты отдыха для важных лиц, так как других мест не было. Мы ворчали и жаловались, как вдруг один из корреспондентов заметил, что двоим сопровождавшим нас ответственным сотрудникам влиятельного Агентства печати «Новости», вообще было не до сна. В эти ночные часы они вынуждены были бегать по аэропорту в поисках дежурного милиционера, чтобы он поставил печать и подписал их дорожные бумаги в подтверждение того, что журналисты действительно останавливались в Тюмени, как это было предусмотрено. Документы приобретают особое значение на бесчисленных закрытых предприятиях, при проведении крупных торжеств и при других самых различных проявлениях советской жизни. Наиболее удивительными для меня в этом отношении были парады и демонстрации на Красной площади 7 ноября и 1 мая. Я думал, что эти мероприятия устраиваются для всех, однако для рядовой советской публики доступ на эти коммунистические празднества закрыт (в отличие от парада в День Благодарения в Нью-Йорке или марша на Елисейских Полях в День взятия Бастилии во Франции). Только элита, имеющая специальные пригласительные билеты, да избранные иностранцы могут на них присутствовать. Эти ограничения соблюдаются настолько строго, что по пути на Красную площадь я насчитал девять контрольных пунктов. За исключением участников демонстрации, разделенных на колонны и тщательно контролируемых, людей на улицах не было. На каждом из девяти контрольных пунктов выдерживался небольшой ритуал: милиционер преграждал мне дорогу, требовал мое журналистское удостоверение и пригласительный билет, сравнивал оба документа, всматривался мне в лицо, чтобы убедиться, что именно я изображен на фотографии, а затем, сказав «пожалуйста», с величественным жестом пропускал меня.

Русские иногда посмеиваются над пристрастием к документам в их стране, но искренне недоумевают, как могут западные общества обходиться без аналогичного набора документов. «По-моему, одна из лучших книг, выпущенных у нас об Англии, — это книга корреспондента «Правды» Осипова, — сказала мне высокая эффектная женщина, когда мы бродили как-то днем по лесу. — Поскольку я сама была в Англии, некоторые друзья спрашивают мое мнение об этой книге. Наибольший интерес и наибольшее удивление вызвала глава, где автор рассказывает, как он отдал своего ребенка в английскую школу. Он просто пришел в школу и сказал: «Вот мой ребенок. Я бы хотел, чтобы он ходил в школу». На этом вся процедура закончилась. Для нас это удивительно. Мой врач спросил меня: «Лара, это действительно так? Как они могут обойтись совсем без документов? Ведь у них нет никакого доказательства, что ребенок живет в том районе. У них нет никаких документов, подтверждающих возраст ребенка. Только слова отца. Как же они обходятся?» Я засмеялся, она засмеялась тоже, и мы заговорили о том, что русским постоянно приходится удостоверять свою личность — не для каких-либо финансовых дел, как американцам и европейцам с их кредитными карточками, чековыми книжками и водительскими правами, — но лишь для того, чтобы куда-то попасть. «Здесь людям не доверяют, — сказала мне моя спутница. — А с чего бы Петрову захотелось вдруг утверждать, что он Павлов, — не знаю. Если вы хотите устроиться на работу, вы должны предъявить свой диплом, иначе, как узнают, что вы кончили школу или ВУЗ». Это всепроникающее недоверие обижало Пару, но она тут же призналась, что ее удивляет небрежность американцев в этом отношении. «Первый вопрос, который задают мои друзья, да и меня это занимает: «Как американцы находят людей, когда это нужно? Как они могут задержать преступника? Нам действительно трудно себе представить, как общество может существовать, не регистрируя людей по месту жительства или не требуя предъявления паспорта при регистрации в гостинице».

Рядовой русский воспринимает сеть правил и норм, которой опутана его жизнь, как нечто само собой разумеющееся. Иногда они его раздражают, но в общем кажутся столь же естественными, как солнце и луна. Американцу советская жизнь часто напоминает жизнь в армии, и не только на работе, но даже во время отпуска.

В одно солнечное июньское утро главный врач санатория Яункемери под Ригой, столицей Латвии, рассказывал о режиме отдыха и лечения, рассчитанного на 24 дня. Вся программа и диета были разработаны научно-исследовательским институтом в Москве и применяются по всей стране — явление, поистине ошеломившее меня. Один из отдыхающих, Иван Сафронов, крепкий румяный человек, участник войны, занимающий тепленькое местечко в комиссии народного контроля в Ташкенте, подтвердил, как школьник, что на пляж запрещено ходить без