Русские сказания - [24]

Однако крестьяне верили в силу церковных предметов, и вера эта зачастую их поднимала с одра болезни!

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ

В Антоновке, Юрьевке и Анновке говорили: «по ему Ангел плачет», когда хотели сказать, что человек плохо себя ведет. Особенно тяжелым грехом в глазах людей, заставлявшим плакать Ангела-Хранителя, были оскорбления, нанесенные в пьяном виде, тем более родителям! Рассказывали многочисленные случаи, когда человек шел вечером и видит: стоит прекрасный юноша и плачет, закрыв лицо руками. Подошедший спросил: «Кто тебя обидел? Скажи, я ему покажу!» Тогда юноша, вдруг раскрыв заплаканное лицо, покачал грустно головой и ответил: «Вряд ли ты сможешь его наказать!» — «Как? Я да не смогу? Говори, кто?» — «Да, ты же сам. Я твой Ангел-Хранитель. Разве можно так жить, как ты живешь?» И тут оторопелый человек вдруг обещает исправиться и действительно исправляется. Уверенность, что возле каждого христианина есть свой Ангел-Хранитель, была таковой, что, например, отец и дед пишущего ни в какую погоду не боялись выехать из дому, особенно же если надо было напутствовать умирающего. Так, бывало, отец выезжал в разливы рек, в метель, грозу, когда казалось, малейшая случайность может жизни стоить, и всегда отвечал матери: «Разве ты забыла, что мы не одни едем, а с нами еще наши Ангелы-Хранители?» Бывали случаи, когда отец не мог вернуться домой из-за густейшей метели. Однажды он даже заблудился вместе с мужиком, который его вез, и просидел под снегом в санях целые сутки. У подводчика оказались две больших полсти. Одну он, подняв оглобли, устроил так, чтоб защитить коней, которых выпряг и поставил под полсть. Кругом он нагреб снега и устроил как бы стены, чтоб коней не продуло. Положив им сена, он накрыл сани другой полстью, обтыкал ее комьями снега, и так они вдвоем с отцом сидели, а снег все падал и падал. Подкреплялись они хлебом, салом и луком, а когда одолевала жажда, сосали свежий снег. Метель намела над ними сугроб в два добрых метра, и, когда наконец прекратилась, оказалось, что они были на берегу омута в реке, а лед был очень рыхлым и вряд ли выдержал бы тяжесть саней! Рассказывая, оба они говорили: «Не иначе, как наши Ангелы-Хранители нас спасли! Еще бы один шаг — и конец!»

Эта необычайная уверенность веровавших в те времена была столь крепкой, что не вызывала ни у кого из них никаких сомнений. Долго и автор этих строк испытывал такую же уверенность, однако иссушающий скепсис науки вскоре нанес непоправимые удары этой вере. Пятнадцатилетний мальчишка уже знал, что «человек от обезьяны произошел»! И это было грустно, ибо если бы такую веру можно было сохранить всю жизнь, она бы не однажды пригодилась!

РОЖДЕСТВЕНСКИЙ СТОЛ

В строгом смысле слова, воспоминания, относящиеся к обрядам, в настоящий сборник входить не должны, но, с другой стороны, как описывать православный фольклор без описания обрядов? Потому-то мы и описываем материальную сторону Рождественских Святок. С детства в родительском доме, надо сказать, патриархальном в смысле охраны обычаев старины, видели мы не только стол пасхальный, но и рождественский. Последний отличался от первого отсутствием крашенок, куличей, мазурок и баб, сырной пасхи, ягненка, но зато был украшен вишневым цветом, зимними гиацинтами, белыми и голубыми. На рождественском столе полагалось раскладывать слой сена, ржаной соломы, ставить три простых глиняных горшка с взваром, ячной кашей, медом, а за ними — ряд сладких хлебов, с большим медовиком из ржаной муки с орехами. Были там еще заливной поросенок, жареные гуси, утки, куры. Яйца отсутствовали, зато были во множестве розанки, или хворост, род печенья, жаренного в смальце, затем посыпанного толченым сахаром с ванилью. Была сдобная булка в виде спеленатого Младенца. То был Христос Рожденный. Окорок, как всегда, был запечен в тесте и лежал на большом блюде, возле которого белели ветки расцветших к Рождеству вишен. Кругом лежали апельсины, яблоки, груши на блюдах. Дальше был ростбиф, кусок зажаренной свинины, сало, колбаса, фаршированный желудок, гусиные потроха в виде особого блюда, пироги с мясом, рисом, яйцами, укропом. Сбоку стояла елка в игрушках и фруктах. Холодные блюда подавали, как они были, с тертым хреном, сметаной, свекловичным квасом, пряным вареньем, острым на вкус. Гусей уносили на кухню, разогревали в духовке, затем подавали в горячем виде. На столе же были утиные, гусиные полотки, род «филз-де-Сакс», закопченные на фруктовом листу. Разного рода колбасы были заранее нарезаны и находились к услугам всех. Среди них была и гусиная копченая колбаса. Обед происходил в столовой, а в зале, где был стол, разговлялись после рождественской обедни, когда появлялись в доме певчие, певшие «Христос раждается», «Рождество Твое, Христе Боже наш» и «Дева днесь». Певчим полагалась закуска, выпивка и подарки. За обеденным столом в столовой, когда подавали селянку из кислой капусты, крестьянской, малороссийской колбасы и сала, перед отцом ставили большой хлеб-медовик, за которым тот, пригибаясь, садился и спрашивал: «Дети, видите вашего отца?» Дети должны были отвечать: «Нет, папа, не видим!» Тогда он показывал голову из-за медовика и, благословляя его, отвечал: «Дай, Господи, чтоб и в будущем году не видали!» То был обряд, обозначавший и символизировавший благоденствие. Торжественно вносили дымящиеся пироги, разогретые в духовке, и ставили на столе рядом. Отец резал первый кусок, давал старшему сыну, затем среднему, младшему, служанкам, работнику, затем матери и себе последнему. Этим тоже подчеркивалась забота обо всех, чтоб никто не был голоден в доме в этот день. Служащие, прислуга, работники — все должны были сидеть за столом наравне с прочими. После этого начиналась церемония раздачи рождественских подарков. Первым давали служащим, затем детям, и, наконец, родители получали свою часть. Вечером зажигали елку, но не накануне, как принято в Европе, а на Рождество. В этот день после обеда готовили крепкий кофе мокко, затем выезжали кататься на санях, для чего уже за месяц были кормлены специальным зерном кони. Тройка летела вихрем по снежной дороге, а все, слегка выпив перед тем, весело смеялись. Дома ждала всех рождественская брага, или, как ее называли у нас, Суряница, на черносливе, на сенном отваре, ржаном, ячном, на изюме, сухих вишнях, терне, абрикосах, грушах, яблоках, зеленой траве и дрожжах. Она была крепчайшей и бродила трижды до того, как ее наливали в бочонок. После браги подавали такой же ужин, и тогда зажигали елку.