Русские и американцы. Про них и про нас, таких разных - [14]

Есть и другие версии. Богословы, например, убеждены, что в отказе киевского князя от язычества ключевое место занимал личный духовный поиск. Владимир был натурой религиозной, утверждают богословы, он искал истину и, осознав бездну бездуховности, в которую ввергает язычество, сумел найти выход из этой пропасти. Из бездн ада он смог подняться к Богу. Политика здесь была второстепенна.

Если же верить летописям, Владимир выбирал из трех религий: христианства, ислама и иудаизма. Все они были равно чужды его языческому сознанию. Однако же Русь не стала ни страной магометанской, ни иудейской. И даже от обряда западного христианства он отказался. Владимир избрал православие. Почему?

По мнению ряда историков, Владимир выбрал не столько православие, сколько Византию, с которой Русь связывали особые отношения. Отношения любви и ненависти. Даже одерживая победы над византийскими воинами, помимо политических и торговых выгод, киевские князья добивались от византийских императоров признания равенства.

Обычно равенства не ищут те, кто верит в свое превосходство. Киевским князьям было чем похвастать и чем гордиться, но никакие ратные подвиги не могли изменить исторического факта: в сравнении с Византией набирающая силу Древняя Русь была лишь подростком, молодым задирой.

Византия превосходила Русь не только пышностью и изыском, но и родом. Наследница восточной империи римлян, она несла в себе несметные богатства культуры, науки – всего огромного человеческого опыта, накопленного античным миром. Владимир, князь молодого государства, видел в Византии не только мощь ее казны и военной силы. Не просто выгоду от взаимных торговых связей. Всей душой хотел он дотянуться до византийской «вершины». Только породнившись с василевсом, вынудив императора Василия II отдать за него свою сестру, царевну Анну, Владимир стал им ровней. Но стал с условием: князь должен был креститься.

В общем, все совпало – и личные амбиции, и интересы политические. А народ? Народ как-то уж очень легко отказался от своей прежней веры. Если верить летописцу, люди с радостью шли креститься в водах Днепра со словами: «Коли не добро сие было, не приняли бы это князь и бояре» – вполне в духе того времени: народ должен был довериться выбору князя, выступавшего от его лица. По крайней мере в Киеве это воспринималось именно таким образом: князь выступал в качестве отца большой семьи. И если не считать Новгорода – там подоплека сопротивления крещению была политической, – в целом Русь приняла новую веру довольно спокойно. Как отмечал Дмитрий Лихачев, народ плакал по своим поверженным богам, но не восставал. Возможно оттого, что Крещение Руси не превратилось в завоевательную акцию против своего народа. Церковь не занимала резко враждебных позиций по отношению к языческим обрядам и верованиям, а, напротив, постепенно вносила в язычество христианские идеи.

Очень важно, что христианизация Руси не была одномоментной, процесс в ряде мест растянулся на несколько столетий. Но самое главное – это не было психологическим насилием для новообращенных. Может быть, поэтому в православных обрядах так много напоминаний о дохристианской эпохе. Попав на русскую почву, христианство впитало местные традиции, и в результате сложилось русское православие со своими особенностями.

В каком же направлении развернуло Русь христианство, что дало оно нашим предкам? Дмитрий Лихачев пишет, что крещение оторвало Русь от магометанской и языческой Азии и привело в более развитую и просвещенную христианскую Европу. Войдя, хотя бы частично, в культурное поле Европы, Русь как бы перескочила через века. Самое первое и самое важное, что принесло Руси крещение, – это церковная письменность. Письменный язык перешел к нам вместе с церковными книгами из Болгарии, за 100 лет до того принявшей православие. Это уже был язык высокой культуры, что позволило Руси создавать в первый же век своего христианства произведения, которыми, как считает Лихачев, мы вправе гордиться.

Крещение Руси радикально отозвалось и на массе народной. Одни догматы православия плавно легли на генетический архетип, другие медленно меняли его. В этой связи профессор Анна Павловская отмечает, что присущие русским людям страстность, необузданность, дикость, широта и размах, соединившись с православием, с необходимостью постоянно смирять свою натуру, привели к появлению в характере народа противоречивых, на первый взгляд, взаимоисключающих черт. Это отчаянность и покорность, подозрительность и наивность, страстность и пассивность и т. д. Православие решающим образом повлияло на формирование национального характера.

До прихода большевиков многие писатели и философы прямо называли религиозность основной, наиболее глубокой чертой русского народа. Здесь, правда, мое сознание при всем уважении к мыслителям прошлого борется с очевидным противоречием. Если это действительно так, то как могло случиться, что не так уж и мало сынов народа-богоносца по отмашке революционной власти крушили храмы и побивали святых отцов с отменным энтузиазмом? Что это было? Агрессивный выплеск накопившейся в народе фрустрации? Морок, навеянный соблазнительной коммунистической идеей? Победа деятельного рацио над абстракцией веры? А может, все эти рассуждения о народе-богоносце – романтизированное преувеличение народной сущности? Не знаю, но вот какое объяснение этой трагедии дает профессор, протоиерей Глеб Каледа: