Русские гении за рубежом. Зворыкин и Сикорский - [19]

Между тем я получил известия из „Вестингауза“, что в лаборатории многое изменилось, появился новый директор, и вскоре после этого пришло приглашение вернуться в компанию. Я ответил, что вернусь только на условиях более высокой зарплаты и контракта на несколько лет. Они подтвердили телеграммой, что согласны.

Я решил оставить семью в Канзас-Сити, пока не найду подходящий дом, и поехал в Питтсбург один, на машине. В то время скоростные дороги были не такие хорошие, как сейчас, и часть пути между Канзас-Сити и Сент-Луисом пролегала по грунтовой дороге. Вскоре я заблудился, наступила ночь; я увидел ферму и попытался узнать у фермера, где я нахожусь. Сначала единственным ответом на мой стук в дверь был лай собак, но в конце концов голос из-за закрытых ворот поинтересовался, что мне нужно. Я спросил, как доехать до Сент-Луиса. Мне ответили, что уж если я так далеко заехал, то и дальше доеду, и что если я не уйду, на меня спустят собак. Я разозлился и сквозь зубы выругался по-русски, случайно — достаточно громко, потому что хозяин спросил меня, что я сказал. Скандала мне не хотелось, и я собрался было уйти; тут ворота открылись, и фермер заговорил со мной по-русски. Когда он узнал, что я уехал из России всего два года назад, он настоял, чтобы я зашел в дом, потом разбудил жену, и мы проболтали всю ночь. Он эмигрировал в США с юга России со своими родителями, когда был еще маленьким. Теперь он был преуспевающим фермером с парой сотен акров земли и хорошей фермой. Его сыновья и дочери обзавелись семьями и уехали жить в город, так что он был очень рад компании, особенно с земляком. С явной неохотой они отпустили меня на следующий день, накормив до отвала.

От Сент-Луиса дорога была хорошей, и я без приключений доехал до Питтсбурга. Но тут сразу же попал в историю, заехав на одностороннюю улицу не с той стороны. Полицейский, здоровый, крепко сбитый мужик, оглушил меня свистом. Он остановил поток машин и медленно пошел ко мне, вынимая блокнот. Где-то на полпути к привычному — „Вы что, ослепли, не видите, куда едете?..“ — и так далее, когда я уже представил себе повестку в суд и, возможно, штраф, он заметил номер моей машины — из Миссури. Суровые складки его лица расслабились. „Так вы из Миссури — как там дела? Откуда же вам знать наши новые правила движения?.. Куда направляетесь?..“ Так Канзас-Сити помог мне снова.

Я вернулся в „Вестингауз“ в новой должности, и новый директор — мистер Самуэл М. Кинтнер — спросил меня, над чем бы я хотел работать. Естественно, я предложил электронное телевидение, и он тут же согласился.

За несколько месяцев, работая практически один (иногда мне помогал замечательный стеклодув Крис), я целиком собрал электронную телевизионную систему. Я был так горд результатами, что провел довольно много времени в библиотеке, подыскивая подходящее название для моего изобретения. Электронную передающую трубку я назвал „иконоскопом“, от двух греческих слов „icon“ (изображение) и „scope“ (видеть). Приемную трубку я назвал „кинескопом“, от слова „kineo“ (двигаться). Мистер Кинтнер был весьма впечатлен демонстрацией системы, доказавшей возможности электронного телевидения. Хотя качество передаваемого изображения вначале было очень плохое, было ясно, что в будущем его можно улучшить.

Для продолжения работы нужно было увеличить помощь, помещение и бюджет. Поэтому мы решили показать изобретение главному менеджеру „Вестингауза“, мистеру Генри П. Дэвису. Сначала, пытаясь улучшить качество демонстрации, я случайно взорвал конденсаторы и должен был провести всю ночь, ремонтируя схему. К утру, когда м-р Дэвис приехал с м-ром Отто Шерером, директором отдела патентов, и м-ром Кинтнером, все работало. Я смог продемонстрировать процесс прямой передачи изображения без механических приспособлений. Более того, я особенно волновался, пытаясь доказать наиболее важный аспект этой системы — накопительный эффект. Он возникал из находящейся в иконоскопе фотоэлектрической мозаики, в которой каждый фотоэлектрический элемент был соединен с индивидуальным конденсатором. Конденсатор перезаряжался постоянно, пока корреспондирующий с ним фотоэлектрический элемент получал свет из соответствующей точки передающей картинки. Так как передача картинки повторялась 30 раз в секунду, картинка-сигнал производилась светом, падающим на мозаику в 1/30 секунды. При тех же условиях системы без накопительного эффекта, для сравнения, используют для производства картинки-сигнала только свет, излучаемый элементом в момент передачи, что в тысячу раз короче. Две системы можно сравнить с фотокамерой, время экспозиции которой —1/30 секунды и соответственно — 1/30 000 секунды.

На м-ра Дэвиса это не произвело никакого впечатления. Он задал мне несколько вопросов, в основном о том, сколько времени у меня ушло на создание демонстрационной модели, после чего ушел, сказав что-то м-ру Кинтнеру, я не расслышал что. Позже я узнал, что он сказал ему перевести этого „парня“ на более полезную работу.

Это было громадным ударом для меня, и, чтобы смягчить его, м-р Кинтнер предложил написать заявку на патент моей работы с телевидением, а потом начать работать над чем-то, что интересует „Вестингауз“ в данный момент. Он предложил мне звуковое кино, так как оно использовало фотоэлементы, с которым я уже работал.