Русские беседы: лица и ситуации - [89]
(3) Возражая и своим кадетским оппонентам, и славянофилам, Шипов отрицал приписываемую ему мысль, «что русский народ имеет какую-то особую миссию сравнительно с народами западноевропейскими»[512]. Согласно Шипову, «религиозное сознание являлось первоначальной основой жизнепонимания большинства народов, но постепенно, под влиянием рационалистического направления мысли и получившего широкое распространение понимания жизни как процесса постоянной борьбы за существование, отразившегося на характере экономических и социальных отношений, религиозное сознание вытеснялось сознанием правовым»[513]. Историческое преимущество России и русского народа, тем самым, мыслится не в качестве «миссии» и «предназначения», но возможности, вытекающей из исторической молодости, поскольку «более молодые народы должны, несомненно, пользоваться примерами более старых наций в устроении своей государственной жизни, но при этом, воспользовавшись тем, что дает благие результаты, они должны избегать повторения в своей жизни ошибок, сделанных другими народами. Все народы призваны к участию в устроении жизни всего человечества, но каждый народ является своеобразным выразителем общечеловеческой истины и каждому народу свойственно стремиться проявить и осуществить то, что сокрыто в глубине его духа и вытекает из свойственного ему миросозерцания. В русском народе, по многим условиям его исторической жизни и быта, получило слабое развитие правовое сознание, но еще в первые годы настоящего века в нем живо было христианское жизнепонимание и, принимая во внимание это условие, чувствовалась возможность положить в основу народного представительства и его взаимодействий с властью иные начала, чем те, на которых зиждется государственный строй большинства народов западной Европы»[514].
Собственно, христианство в интерпретации Шипова далеко от любых конфессиональных границ, что заметно уже на уровне терминологии – он предпочитает говорить об «учении Христа», «Евангельском учении», подчинении «своей воли требованиям Высшего мирового Начала», при этом, по крайней мере мне, ни в одном из текстов Шипова не довелось встретить именования Христа «Богом». В самом начале своих «Воспоминаний…» Шипов писал: «Мое жизнепонимание создавалось на почве воспитанного во мне с детства религиозного сознания, но окончательно оно сложилось под нравственным влиянием двух русских мыслителей – Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого. Я верю в жизненность Евангельского учения, верю, что оно дано людям для его осуществления в этой жизни, согласно словам молитвы: “Да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли”. Смысл жизни всего человечества, по глубокому моему убеждению, заключается в постепенном, но неуклонном движении по направлению к идеалу христианского учения – установлению Царства Божия на земле»[515]. Здесь Шипов достаточно типичен для своего времени, когда для многих Достоевский и Толстой стали «апостолами интеллигенции». Иеромонах Антоний (Храповицкий), будущий митрополит, говорил в 1888 г.:
«Показать нам фактически-детально жизненное значение христианства и народничества, вывести их из области науки, публицистики и поэзии в повседневном быте, – вот чем заставил следовать за собою Достоевский изверившуюся во всякую теорию интеллигенцию.
Этого, вероятно, способа и ожидали те великие мужи русской истории XIX века, последователем которых и объявил себя Достоевский. Разумею славянофилов. Они скорбели о косности своих слушателей и читателей, и молили Бога о более убедительном для общества проповеднике. […] Пророк этот раскрылся в лице Достоевского»[516].
Но если Достоевский упоминается Шиповым преимущественно «обобщенно», без детализации и при поминания конкретных персонажей или произведений, то Толстой – гораздо более интимный, близко знакомый автор. Помимо прочего – и знакомый буквально, Шипов общался с Толстым и считал его выразителем идеи русского народа, наличествующей в последнем как «настроение»:
