Русская революция в Австралии и «сети шпионажа» - [91]

Вероятно, Петров не отдавал себе отчета в том, что очень скоро его сделают публичной фигурой и используют в шумном пропагандистском расследовании, строил иллюзии, что никто ничего не узнает и ему удастся затаиться в какой-то глуши.

В какой степени «письмо самоубийцы» было согласовано с австралийской стороной? Петров мог не поставить о нем в известность офицеров АСИО и отправить его до приезда на виллу, снятую службой безопасности. Или они снисходительно отнеслись к этой неуклюжей выходке, понимая, что она мало что меняет. Ничего запрещать Петрову не захотели, чтобы не раздражать и не выводить из себя этого неуравновешенного человека, а то не ровен час, выкинет какой-нибудь фортель похуже.

По прибытии Петрова на виллу Ричардс, не мешкая, выдал ему обещанные деньги. Тогда же, вечером 3 апреля, сотрудники АСИО приступили к работе. Петрова допрашивали шесть часов, пока не позволили ему лечь спать. В последующие дни интенсивность допросов не ослабевала. Заставляли отвечать на широкий круг вопросов: о его жизни с юных лет, работе в «органах», как в Москве, так и в загранпредставительствах. Петров написал своего рода отчет – 20 страниц рукописного текста о своей деятельности в Спецотделе и внешней разведке, о характере разведывательной работы в Австралии.

Было подготовлено его обращение к властям. «…Я хочу попросить Австралийское правительство о разрешении стать австралийским гражданином как можно скорее. Прошу предоставить мне защиту и возможность комфортного проживания в этой стране. Я больше не верю в коммунизм советского руководства – не верю с тех пор, как познакомился с австралийским образом жизни».

Обращение датировали 3 апреля, но обнародовать его предполагалось позже, одновременно с официальным заявлением властей.

Сведения, которые выдавал перебежчик, были важны и интересны, но не представляли такой ценности, как, например, информация, переданная Гузенко в 1945 году. Петров не смог сообщить ничего конкретного о советских агентах-нелегалах, предположительно работавших в Австралии и других западных странах, о местных политических и общественных деятелях, а также деятелях культуры, якобы «шпионивших» на Советы. Между тем, именно такие данные жаждали узнать контрразведчики.

Во многом разочаровали доставленные Петровым секретные документы. Вместе с тем в умелых руках они все же могли послужить эффективным политическим инструментом, который позволил бы правящей коалиции сокрушить левых и победить на выборах.

Документы разделялись на пять групп.

В первую вошли письма из московского центра в резидентуру в Канберре, в основном, за 1952 год. При направлении материалов в Королевскую комиссию они были маркированы как «московские письма», или «документы A-F».

Во вторую – рабочие материалы резидентуры, фрагменты писем и телеграмм за разные годы. Их классифицировали как «документы G». Они изучались особенно тщательно, поскольку в них упоминались австралийцы, которые могли быть использованы как источники информации и потенциальные осведомители.

В третью группу вошел материал, подготовленный в 1951 году по просьбе Пахомова австралийским журналистом. Это была подробная характеристика парламентского журналистского корпуса в Канберре (политические взгляды, связи, финансовое положение, предрасположенность к злоупотреблению алкоголем, сексуальные и религиозные предпочтения и т. д.). Этот обзор стал «документом H».

Наконец, в четвертую группу вошел «документ J», являвшийся анализом американского и японского влияния на политическое и экономическое развитие Австралии.

Последние два документа с учетом их авторства имели особое значение для АСИО и правительства коалиции. Автором первого, как уже отмечалось, оказался Ферган О’Салливан, пресс-секретарь Г. В. Эватта. А «доку мент J» составил член КПА, популярный журналист Руперт Локвуд. Никто из них не работал на советскую разведку и они делились с тассовцами своими соображениями и оценками в плане профессионального и дружеского взаимодействия, не более того. Однако для общественности оказался важным тот факт, что Локвуд и Салливан придерживались левых убеждений, симпатизировали СССР, и самое существенное – передавали в советское посольство свои материалы. В данном случае срабатывал определенный стереотип мышления, характерный не только для периода «холодной войны»: неважно, что именно ты передал стороне противника, главное, что состоялся сам акт передачи.

Таким образом, несмотря на то, что сведения Петрова не позволили раскрыть советскую шпионскую сеть в Австралии (потому что ее, по сути, не существовало) и идентифицировать фигуры, равнозначные, скажем, членам «кембриджской пятерки», в АСИО и в окружении премьер-министра в целом были удовлетворены. Можно было разворачивать массированное наступление на АЛП, КПА, профсоюзы и вообще на все силы, противостоявшие правящей коалиции.

Пока на вилле АСИО допрашивали Петрова и штудировали принесенные им документы, в советском посольстве пытались выяснить, что же произошло на самом деле. Там достаточно хорошо изучили Петрова, чтобы не принять на веру сообщение о самоубийстве. 7 апреля в МИД Австралии отправился Вислых для передачи официальной ноты с просьбой найти пропавшего третьего секретаря. Его принял сотрудник департамента протокола Ф. Стюарт. На следующий день он отзвонил Вислых, сказав, что передал ноту по инстанции и теперь «этим вопросом занимаются». Эта уловка не ввела в заблуждение посольство и в Москву ушла телеграмма, в которой говорилось, что Петров, скорее всего, сбежал.