Русская революция в Австралии и «сети шпионажа» - [58]

Владимира, единственного из всех детей, отдали в школу. Учился зимой, в остальное время приходилось работать в поле. Мальчик проучился две зимы, на этом школа закончилась. Вскоре после начала Первой мировой войны трагически погиб отец, не на полях сражений, а дома: в грозу в него ударила молния. Семья осталась без кормильца, каждая пара рук была на счету. Какая тут школа. Но чтение и письмо Афанасий успел освоить.

Четыре года Шороховым, худо ли бедно, удавалось вести хозяйство, но в 1919 году начался страшный голод. Они потеряли весь скот. Собирали кору деревьев, картофельную ботву, листья подсолнечника, все это варили, тушили и ели. Голодали несколько лет. В 1921 году жители Ларихи умирали десятками, их хоронили в наспех вырытых могилах. Тогда мать отдала Афанасия в ученики деревенскому кузнецу, который обучал парня своему ремеслу и кормил его. Афанасий был невысокого роста, но физически развитым и с тяжелой работой справлялся.

Кровавые события революции и Гражданской войны Ларихи почти не коснулись. Сюда долетали лишь отголоски жестоких боев. Правда, однажды в деревню явились вербовщики из колчаковской армии и забрали с собой старшего брата Ивана. Он дрался вместе с белыми, потом его часть окружили под Омском. Попал в плен, ему предложили вступить в Красную армию и он согласился. Снова воевал, потом демобилизовался, работал почтальоном.

Крестьянские восстания обошли Лариху стороной. Местные мужики прогнали коммунистических агитаторов, но до смертоубийства дело не дошло. Карательные отряды здесь не свирепствовали.

Пришло время делать свой жизненный выбор младшему Шорохову. Кузнец придерживался «прогрессивных» убеждений, выписывал газеты «Беднота» и «Крестьянская газета», и Афанасий внимательно их прочитывал. Но и без этого он понимал – хочешь чего-то добиться, получить образование, сделать карьеру, нужно идти в ногу с властью. В 1924 году Шорохов вступил в комсомол и стал местным активистом. Скоро его выбрали в комитет комсомола Ларихи, а в 1926 году поощрили направлением на рабфак в Пермь.

Однако в Перми ждало разочарование. Он завалил экзамены по арифметике и русскому языку. В диктанте допустил 36 ошибок. Пришлось возвращаться не солоно хлебавши вместе с двумя такими же неудачниками.

Однако вернуться оказалось не просто. 15 рублей, выданные ларихинскими комсомольцами, были истрачены, денег на железнодорожный билет не оставалось. Путешествовали зайцами на поезде – в угольном тендере, пустовавших пассажирских вагонах, на подножке почтового вагона. Зайцев арестовали охранники, потом, разобравшись, отпустили. В Свердловске помогли в городском комитете партии, накормили, дали денег. В конце концов Афанасий добрался до Ларихи.

Он не отчаялся и год упорно занимался. Это позволило ему поступить на педагогические курсы и получить диплом учителя начальной школы. Но эта профессия юного Шорохова не манила. В 1927 году последовал важный карьерный шаг. Молодого человека приняли кандидатом в члены ВКП (б). Еще год – и он полноправный член партии. Первым поручением стала культурно-просветительная работа в деревне Викулово: ликвидация безграмотности, заведование библиотекой.

Затем – более сложное задание. Афанасия направили в одну из уездных продовольственных комиссий, чтобы «брать в оборот» крестьян, уклонявшихся от уплаты грабительских налогов. Он относился к этой работе как к «суровой, но необходимой»[363]. Приходилось обирать крестьян, лишать их последнего, угрожая арестом и высылкой. На городских уполномоченных нападали, даже убивали. Стреляли и в Шорохова.

В 1929 году он учится в партийной школе в Нижнем Тагиле. У него уже репутация активного общественника, партработника со стажем. Афанасию доверяют пост комсорга на механическом заводе в Надеждинске (с 1939 года – город Серов).

В сведениях о первом этапе сознательной жизни Владимира Петрова есть неувязка. То, что рассказал он в своих воспоминаниях – гладко и складно. Однако из этого повествования выпадает эпизод, о котором упоминает З. И. Рыбкина (Воскресенская), советская разведчица, работавшая в 1943 году вместе с Петровым в резидентуре посольства СССР в Стокгольме. По ее словам, в юности Афанасий беспризорничал, попал в воровскую шайку, освоил ремесло «форточника» и угодил в колонию для несовершеннолетних.

Рыбкина терпеть не могла Петрова, презирала его (подробно об этом – впереди) и могла сгущать краски. В ее отношении к этому человеку много личного, субъективного, но с какой стати ей было выдумывать для него криминальное прошлое? Только лишь потому, что в 1920-е годы она успела поработать в колонии политруком (политическим руководителем) и повидала десятки малолетних «петровых»? Рыбкина ссылалась на факты, которые в разговоре с ней упоминал сам Петров. Нельзя исключать, что она имела доступ к его личному делу.

В какое время он мог заниматься воровским промыслом? Вероятнее всего, в самые голодные и трудные годы для его семьи, когда ему было 12–14 лет. Если попал в колонию, то пробыл там недолго, чтобы успеть «реабилитироваться» к моменту вступления в комсомол в 1924 году.

Вызывает недоверие утверждение Рыбкиной, будто в органы госбезопасности Петрова взяли прямо из колонии, «за сообразительность» (доносил на товарищей). В систему ОГПУ-НКВД его рекрутировали уже в 1930-е годы, как сознательного, хорошо зарекомендовавшего себя коммуниста, который к тому времени прошел школу общественной работы и военную службу.