Русская литература: страсть и власть - [7]

Ужасный чудными делами

Зиждитель мира искони

Своими положил судьбами

Себя прославить в наши дни;

Послал в Россию Человека,

Каков неслыхан был от века.

Сквозь все препятства он вознес

Главу, победами венчанну,

Россию, грубостью попранну,

С собой возвысил до небес.

В полях кровавых Марс страшился,

Свой меч в Петровых зря руках,

И с трепетом Нептун чудился,

Взирая на российский флаг.

В стенах внезапно укрепленна

И зданиями окруженна,

Сомненная Нева рекла:

«Или я ныне позабылась

И с оного пути склонилась,

Которым прежде я текла?»

Тогда божественны науки

Чрез горы, реки и моря

В Россию простирали руки,

К сему монарху говоря:

«Мы с крайним тщанием готовы

Подать в российском роде новы

Чистейшего ума плоды».

Монарх к себе их призывает;

Уже Россия ожидает

Полезны видеть их труды.

Петр привлек в Россию науки – но Нева здесь выступает символом русской судьбы. Петр изменил течение российской судьбы, и Россия, как Нева, окруженная вдруг гранитом, в ужасе оглядывается: туда ли я затекла? Вот это радикальное преобразование, стремление «Россию, грубостью попранну» резко переломить и направить на совершенно иной путь вызывает у Ломоносова восхищение. У Пушкина, кстати говоря, тоже.

Что еще кажется важным подчеркнуть. Ломоносов не только «первый наш университет», как охарактеризовал его Пушкин. В свое время Андрей Белый посвятил роман «Москва» памяти архангельского крестьянина Михаила Ломоносова. Понятно, что для читающих тайнопись Белого, для антропософов, с которыми он в это время вновь сближается, это посвящение Михаилу Архангелу – ключевой фигуре в антропософии Штайнера. Но в российской науке, в российской жизни Ломоносов, Михаил из Архангельска, тоже являет собой такого Михаила Архангела, ответственного в христианской символике за науку и воинские доблести. Ломоносов – это архангел русского характера, создавший этот русский характер. Сколько бы ни говорили, что основа русского характера – кротость, терпение, покорность, желание лечь колосом в государевой жатве, обожание государя, – ничего подобного. Русский характер – это характер Ломоносова, характер мощный, вспыльчивый, фанатично устремленный к реализации, к самореализации прежде всего. Характер богатый, универсально одаренный. Он прежде всего интеллектуал, которому ради своих интеллектуальных удовольствий не жаль никого. Это русский характер, потому что все главные русские свершения выполняются такими людьми. Это Пушкин, который также универсален, и нет области знаний, нет области литературы, которой бы он не коснулся. Это Менделеев – человек точно того же характера и темперамента, абсолютный революционер не только в науке, но и в преподавании. Это Королев – совершенно невыносимый, это Циолковский – тоже невыносимый самоучка-гений. Это всё люди одного типа: люди потрясающего упорства, дикого любопытства и абсолютной холодности к своим и чужим, к бытовым условиям. Ломоносов – первый такой тип человека, которому совершенно неважно, как жить, но очень важно, что́ сделать для окружающего мира. Он все время подчеркивает: главное в мире, в природе – это согласие, гармония всех причин. Чем глубже погружаемся мы в изучение естества, тем больше видим в нем гармонии – совершенно музыкальные. И, как говорил Ландау, хотелось бы жить в мире гармоничном, а не в скрюченном и скособоченном. Жить в мире, в котором сама ли собой, с божественной ли помощью установлена гармония огромного чудесного кристалла. И поэтому я думаю, что идеальный тип русского человека, холодноватого к близким, но жарко благодарящего Бога за удивительную гармонию мироздания, – это и есть тот идеал, к которому нам надо стремиться, по-ломоносовски, восторженно, с любопытством, активно и радостно переделывая мир. Я думаю, что именно эта матрица, ломоносовская матрица, в конечном итоге победит.

Иван Крылов

Сломанные крылья

Меня всегда восхищала крыловская личность как изумительная смесь всех русских национальных качеств. Невероятная физическая сила в сочетании с такой же фантастической ленью – ведь именно Крылов-лентяй первым описал обломовский тип и, конечно, срисовал его с себя. Невероятная, истерическая храбрость, а иногда и просто прекрасная храбрость, когда стенка на стенку, например, – и патологическая трусость при виде малейших репрессивных знаков со стороны правительства. Блистательное остроумие – и удивительная медлительность: никто не ждет крыловских внезапных точечных выпадов, потому что все привыкли, что Крылов вечно дремлет, хотя сквозь эту дремоту он прекрасно все слышит. Блистательный прозаический дар – и громкая слава исключительно в качестве поэта, причем поэта-басенника. Членство в Обществе любителей российской словесности, в «Беседе», архаизм большинства воззрений – и новаторство методов, дружба с Пушкиным. Абсолютная лояльность к правительству (не случайно же Николай I говорил: «Вот бы все такие были академики, как Крылов») – и абсолютная же, глубоко затаенная неизменная ненависть к этому правительству (думаю, никто так сильно не ненавидел правительство, потому что никто так хорошо его не понимал).

И есть еще одна главная, удивительнейшая крыловская черта: как всякий настоящий русский мудрец, он с неизбежностью напарывается на неприятности в самое благоприятное, самое либеральное время: во времена более или менее жесткие, невегетарианские и его готовы терпеть, и он умеет прятаться, но стоит произойти хоть какой-то оттепели, как Крылов высовывает нос – и тут же первый по этому носу и получает. И на всю свою жизнь этот урок запоминает.