Русская литература: страсть и власть - [8]

Крылов, родившийся в 1769 году, главный прозаический подвиг своей жизни, сатирический журнал «Почта духов, или Ученая, нравственная и критическая переписка арабского философа Маликульмулька с водяными, воздушными и подземными духами», свершил в двадцатилетнем возрасте. Представить это практически невозможно, особенно если учесть, что он никакого систематического образования не получил. С раннего детства любимым своим развлечением он полагал кулачные бои и часто выходил победителем над взрослыми, будучи еще подростком, – вот уж чем его бог не обидел, так это физической силой и выносливостью. И не зря князь Вяземский говорил, что постигает величие русского духа только при виде того, сколько Крылов может сожрать.

Но при всем при этом – полное отвращение ко всякому учению, можно сказать, аграфия – в том смысле, что он так никогда и не выучился грамоте. Этот академик по разряду изящной словесности писал с совершенно детскими ошибками. Но чтение было его главной страстью. Читал и мечтал он очень много, этим особенно нравился Пушкину – праздной, прекрасной мечтательностью: долго сидеть и размышлять, «А что будет через триста лет?».

Крылов прекрасно знал нравы матушки Екатерины, потому что служил в Кабинете Ея Величества, куда был пристроен и где занимались личными делами, личной собственностью государыни, разбором прошений, лично ей направленных, – это и есть тогдашний вариант администрации президента. Крылов был сотрудником этого ведомства на мельчайших должностях переписчика. Он, собственно говоря, канцелярская крыса, хотя и совершенно безграмотная.

Но именно хорошее знание процессов российского судопроизводства, процессов обжалования и переобжалования и беспрерывного русского кляузничества – всё это во многом дало ему материал для «Почты духов». Так получилось, что в России очень любили разоблачительные тексты стилизовать под арабские сказки. Это, конечно, пошло с Вольтера. Но как только на Русь пришла «Тысяча и одна ночь», в разных переводах, в кусках, во фрагментах, сначала с французского, естественно, – выяснилось невероятное сходство между миром арабской сказки и российской повседневной бюрократии.

Мир арабской сказки – это мир сладострастия, сластолюбия и жестокости. И точно так же и российский мир, во всяком случае как изображает его Крылов, – это мир бесконечно изысканного наслаждения, сплошного сахара, вольготных и фривольных похождений и страшного зверства. Крылов еще в первой части «Почты духов» из задуманных трех (а написал он две) формулирует главный закон российского чиновничества: чиновник есть человек, который должен воровать и может воровать сколь угодно; он не стеснен ни нравственными, ни юридическими критериями. У Василия Капниста, правда, чуть позже:

Бери, большой в том нет науки,

Бери, что только можно взять.

На что ж привешены нам руки,

Как не на то, чтоб брать, брать, брать…

В это же время Крылову приходит мысль о том, что самое удивительное сословие в России – военные. Этому посвящено отдельное письмо гнома Зора, в котором тот рассказывает, как некий дворянин решал, куда бы ему пристроить сына, куда бы его приписать, в какое ведомство, и, наконец, ему подсказывает один чрезвычайно разбогатевший в последнее время нувориш, что самое большое счастье – быть военным.

Во-первых, в этой профессии всегда на все есть оправдание, военные условия списывают решительно всё. Во- вторых, военный может демонстрировать любое непостоянство в любви, ибо всегда волен сказать, что он не хочет быть ничьим пленником. Наконец, военный должен уметь копить, потому что это тренирует его в разграблении городов неприятеля. Пьет ли военный – он пьет для того, чтобы показать храбрость в бою. Ворует ли военный – он ворует для того, чтобы натренировать в себе военную хитрость. Иными словами, принадлежность к этому сословию является высшей ценностью. А уж если при военном заводятся женщины, то этим женщинам всегда абсолютная вольготность во всем и они совершенно безнаказанны.

Вот ежели бы сегодня кто-нибудь перечитал эти благие слова, он поразился бы вместе с тенью Крылова, сколь мало все изменилось за двести пятьдесят лет и сколь прекрасно быть женщиной военного!

А почему? Да потому, что есть немало господ Сластолюбовых, которые могут женщинами манипулировать: предоставить им и роскошные апартаменты, и костюмы, и, разумеется, чрезвычайно увеселительный образ жизни – и всё это только за то, поясняет сводница невинной красавице белошвейке, что ты проведешь с ним два часа наедине. И красавица, ничуть не кобенясь, соглашается на эти условия, поскольку г-н Сластолюбов действительно может дать ей выгодное положение.

Можно сказать: ну что такого? Обычная критика нравов, которая существует в любой литературе любой эпохи. Но у Крылова в «Почте духов» есть две удивительные особенности этой критики.

Особенность первая. Это книга очень либеральных времен. И именно либеральность этих времен вызывает у Крылова наибольшее негодование. Он устами своих гномов и сильфов много рассуждает о великих временах, о временах Александра, о временах Цезаря, когда величие было сопряжено и с грозностью, и с недвусмысленной жестокостью, но это были времена честные. А то, что происходит сейчас, – это время наиболее ненавистного Крылову порока – всеобщего фарисейства. «Потому что никогда, – говорит сильф Световид, – не видел я ни одного края, в котором бы все так ненавидели друг друга, так завидовали друг другу и так торовато (вот это очень хорошо – «так щедро». –