Русская литература Серебряного века. Поэтика символизма - [3]

В виде примера можно указать на характерные для серебряного века попытки на основе художественного синтеза решить сложные задачи, назревшие лля литературы на новом этапе ее развития. Например, это задача расширения выразительно-смысловых возможностей прозы за счет усвоения ею (путем адаптации и пересоздания на прозаической почве по принципу аналогии) некоторых приемов поэзии. В данном деле имел немалое значение опыт западных литератур. Конкретные усилия русских писателей-символистов в обсуждаемом направлении сопровождались в виде теоретического обоснования глубоко информативными для историка литературы ссылками именно на зарубежный литературный опыт, ср., напр.: «Верхарн создал новые «роды» и «виды» в поэзии. Никто до него не подозревал, что роман можно сжать до лирического стихотворения»[4]. В других случаях внимание русских художников, обратившихся к творческому синтезу, привлекал опыт западноевропейского искусства. Критики и музыковеды увлеченно констатируют, например, что композитор Рихард Штраус открыл в музыке приемы, идущие от приемов литературы, – «дал начало музыкальному роману, музыкальной прозе»[5].

Когда на Западе живопись импрессионистов, а также импрессионистская музыка стали оказывать влияние на словесно-художественное творчество, на поэзию, это тоже было живым примером творческого синтеза для русских культурных деятелей серебряного века.

Художники-символисты проявляли тенденции к синтезу с экспериментальной настойчивостью и поистине «лабораторной» интенсивностью. Это делает феномен синтеза одним из важнейших, «краеугольных» компонентов поэтики символизма. Более того, как показал анализ конкретного материала, именно в рамках символизма и близких к нему течений разрабатывалась наиболее детальная и изощренная теория художественного синтеза, имевшая у разных авторов немало важных и интересных концептуальных нюансов, которые многие из таких авторов, часто совмещавших в себе теоретика и художника-«практика» (Вяч. Иванов, А. Белый, В.Брюсов и др., а в области музыки А. Скрябин), стремились подтвердить собственным художественным творчеством. Так, именно в рамках символизма была высказана идея «нового синтеза», синтеза на религиозно-мистической основе.

Все это делает необходимым уточнить нашу авторскую позицию по некоторым дискуссионным вопросам, связанным с символизмом. Так, мы не считаем всеприменимым (а в ряде случаев вообще достаточно плодотворным) расхожее механическое разграничение старших символистов («декадентов») и «младших» («соловьевцев», символистов в точном смысле слова). Оно приемлемо лишь для предварительных, «рабочих» и учебно-дидактических целей. Однако вряд ли всеприменимо и противопоставляемое иногда этому «выделение в символизме... Двух полюсов притяжения», сопровождаемое «указанием на отсутствие непроходимой стены между «декадентами» и «соловьевцами», на обилие промежуточных позиций, – хотя такое выделение и представляется автору приведенных слов «наиболее точным»[6].

Наша книга не ставит задачей проведение специальных наблюдений над генезисом символизма как такового. Вместе с тем достаточно очевидно, что тут не «полюса»: характеризуемые явления зародились в разное время, с немалым интервалом, а потому и не отвечают всему комплексу признаков, связываемых с понятием о двух полюсах в строгом смысле – ведь полюса возникают и существуют в неразрывной связи друг с другом, то есть синхронно, а не сменяют друг друга во времена Проблема усложняется и наличием противоречивых тенденций в самом «соловьевстве». При конкретном историко-литературном анализе они сразу дают о себе знать.

Таково, например, разграничение «мистического» («идеалистического») и «реалистического» символизма – линия, по которой пробовали «делиться» на два течения сами «соловьевцы». А. Белый так характеризует это различие: «Жизненное кружево, сотканное из отдельных мгновений, исчезает, когда мы найдем выход к тому, что прежде сквозило за жизнью. <...> Таков мистический символизм, обратный реалистическому символизму, передающему потустороннее в терминах окружающей всех действительности»[7] (такой «реалистический» символизм А. Белый начинает с... А.П. Чехова, а его представителем в современности считает самого себя, в частности). Другой автор зачисляет в этот же ряд Вяч. Иванова: «В своих эстетических исследованиях о символе, мифе, хоровой драме В. Иванов везде проводит идею реалистического символизма, «реалиоризма»[8]. Такой символизм не «созерцательный», а «деятельный»: «В нем обнаруживается новая красота, несхожая с красотой созерцания, красота творчества, преображения жизни...»[9](курсив наш, – И.М.). (Отметим это указание на внешне озадачивающее намерение «преобразить жизнь» средствами художественного творчества, чтобы далее постепенно разъяснить, что конкретно имеется здесь в виду).

Итак, в поэтике символизма помимо такого широко известного компонента, как художественный символ (давшего название всему литературному направлению), обнаруживается другой компонент, причем сопоставимый с ним по важности, – художественный синтез. Однако напомним, что и с символом в этой поэтике все обстоит весьма непросто. Именно Вяч. Иванов написал в статье «Мысли о символизме» следующие достаточно известные слова: