Русская литература Серебряного века. Поэтика символизма - [2]
Феномен художественного синтеза в литературе и искусстве серебряного века по судьбе своей напоминает судьбу эпохи, его породившей, – эпохи, целостный облик и культурно-историческая специфика которой впоследствии оказались окружены искусственно созданной атмосферой «идеологических» замалчиваний. Художественный синтез серебряного века в советском литературоведении длительное время был «знакомым незнакомцем» в той же степени, в какой им был сам серебряный век. Поскольку в трудах основных теоретиков художественного синтеза (символистов Вяч. Иванова, А. Белого и их последователей) считалось едва ли не хорошим тоном априори признавать наличествующим налет концептуальной ущербности, методологической неполноценности, «буржуазного декаданса» и пр., постольку и прокламируемый ими синтез выглядел явлением как бы недостойным подлинно внимательного, детального изучения. К этому, конечно, следует относиться с пониманием – с точки зрения литературоведов, для которых отстаивание материалистических позиций в науке было делом принципиальным, делом первейшей важности, несомненный идеализм, несомненные религиозность и мистицизм, пропитывающие концепции Вяч. Иванова, А. Белого и др., означали, что с полной серьезностью воспринимать такие «устарелые» концепции никак нельзя. Как следствие, и синтез – одна из составляющих этих «идеалистических» концепций – не удостаивался по-настоящему серьезного изучения. К. синтезу внимательнее всего относились, пожалуй, исследователи пространственных искусств и прежде всего архитектуры – поскольку в советское время синтез архитектуры и скульптуры, отчасти архитектуры и живописи, которым когда-то ознаменовал себя «стиль модерн» в архитектуре серебряного века (проекты и здания А.В. Щусева, В.М. Васнецова, СО. Шехтеля и др. – например, Марфо-Мариинская обитель Щусева, церковь в Абрамцеве Васнецова) до известной степени присутствовал в практике архитектурных исканий. Исследования такого синтеза, подобные содержательной монографии Е.Б. Муриной «Проблемы синтеза пространственных искусств», немаловажны для литературоведа[2].
Е.Б. Мурина обращает внимание на опыты синтеза искусств в творчестве Р. Вагнера, на его теоретические работы по проблемам синтеза; опирается на некоторые высказывания А. Белого и Вяч. Иванова, – то есть подкрепляет свои наблюдения над архитектурой, скульптурой и живописью именно идеями литературных деятелей символизма – так называемых «мистиков» серебряного века. Однако (в силу специфики ее собственных исследовательских задач, нацеленности вовсе не на анализ явлений литературы) высказывания Белого и Иванова в названной работе имеют прикладной характер. Специального изучения художественного синтеза применительно к литературе в обсуждаемой монографии не проводится.
В весьма ценной во многих отношениях книге литературоведа Е.В. Ермиловой имеются статьи «Жизнестроительство и идея синтеза» и «"Стиль модерн" и "синтез искусств"». Проблематика второй из них отчетливо перекликается с проблематикой книги Е.Б. Муриной (к сожалению, однако, эта книга здесь не учтена). Хотя поле наблюдений Е.В. Ермиловой весьма широко, включая в себя «модерн» во всех искусствах, исследователь в анализе «синтеза искусств» несмотря на исходные литературоведческие задачи книги как целого обращается опять-таки к «стилю модерн» в архитектуре. Е.В. Ермилова пишет:
«Естественно складывается, что при всем изначальном размахе жизнестроительской задачи именно интерьер купеческого особняка становится концептуальным центром «синтеза искусств», и в этом одно из противоречий модерна»[3]. И далее продолжается разговор о «синтезе искусств» применительно к «жилищу», разнообразным лепным украшениям, орнаментам, декоративным панно, мебели, вышивкам и т.п. Повторяем, все это очень интересные и важные наблюдения, ибо архитектура активно участвовала в «синтезе искусств», что и показано в монографии Е.Б. Муриной, однако тот вариант этого синтеза, в котором была задействована литература (в частности, литература символизма), по нашим данным, имел свою специфику и в общем далеко отстоял от вышеприведенных «архитектурных» фактов. В нем, коротко говоря, имелся свой собственный «концептуальный центр» иной природы, нежели названный Е.В. Ермиловой.
Особенностью обсуждаемых работ о синтезе является то, что исследователи исходят из данного термина как из общепонятного. Под синтезом в самом общем смысле понимается, как известно, соединение разнохарактерных сторон и элементов в качественно новое единое целое. Но для деятелей серебряного века весьма существенна была гегелевская вариация этого методологически безусловно верного осмысления, когда синтез является членом известной триады (тезис – антитезис – синтез), высшим и объединяющим в себе другие два члена, слитые в новое качество. А приводимые ниже конкретные литературные данные выявляют и иные, более частные, нюансировки понятия «синтез» в художественной практике серебряного века.
В книге обозначены доминантные направления в филологическом анализе художественных (поэтических и прозаических преимущественно) произведений разных жанров. Указаны аналитические пути, позволяющие читателю насколько возможно близко подойти к замыслу автора и постичь содержание и внутреннюю форму (А.А. Потебня) художественного целого и слова как произведения в этом целом.Для студентов и преподавателей.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».