Русская литература первой трети XX века - [205]
Не думай, что я забыл правило: «Не судите, да не судимы будете». Я не сужу, я не упрекаю (всякий человек сам себе судья), но мне горько, бесконечно горько.
Я получил правила из консерватории[1064]. Довольно туманно, хотя и не Шуман. Но все-таки готовлюсь, там — что Бог даст. Как ты? пиши, пиши, чтобы я здесь не умер с тоски. Скоро мы оба предадимся искусству, и как светло потечет наша жизнь. Светло не в матерья<ль>ном отношении, а в занятиях обожаемым делом. Я знаю, что иду не на розы, а на чердак, и все-таки иду с блаженством, с глубоким блаженством.
Прощай, мой милый, мой дорогой друг.
М. Кузмин.
28 июня 1891
Мой друг, ты, я думаю, заключил по моему последнему письму, что я поссорился с Юшей не на живот, а на смерть; на самом деле никакой ссоры, никакого разрыва не происходило, а просто распадение. Пока я все принимал за чистую монету, были сердечные отношения; мало-помалу глаза мои стали открываться, отношения охлаждаться; теперь совсем исчезли; я не говорю приятельские отношения, а дружеские, когда открываешь всю душу, все мысли, все желания, все планы, встречаешь живое участие и бодро идешь вперед рука об руку. Я думал, что такие отношения возможны, а они невозможны. Что ж? тем лучше: лучший друг — сам я*. Приятельским же отношениям нет причины прекращаться: я буду ходить к ним, он — ко мне, будет развивать мой невежественный ум, будет давать мне читать произведения своего дядюшки, которые валяются у меня под столом**, ходить на русские концерты[1065], доказывать с жаром разные софизмы, патетически делать вид, что восторгается произведениями искусства. Нет сил перечислить всего, что я в ослеплении считал доказательствами искренней дружбы. Впредь буду осторожнее***.
Жизнь в Карауле делается все более и более несносною: каждую минуту слышишь самое легкомысленное надругание над всем, что я боготворю****, исключительно потому, что они имели несчастие не понравиться Бор<ису> Н<иколаевичу>, который считает себя не только первым историком (выше Тэна и Момзена[1066], по его словам), но и безапелляционным судьей по всем отраслям науки и искусства. Все слушают его афоризмы и благоговеют. Нетерпимость ужасная, уважения к чужому мнению никакого. Вообще все окружающие несносны до невозможности, исключая графини Капнист[1067], которая, действительно, очень проста, изящна, умна и остроумна. Приехал вчера учитель к Капнист, московский учитель латинского языка. В тот же вечер схватился спорить с Б.Н. Какая вульгарность, запальчивость, пошлость, глупость, ни одной дельной мысли, придирка к словам, просто руготня. И подумать, что это маститый философ обменивается мыслями с представителем молодежи!? К счастию, можно предположить, что это не представители, а претенциозные посредственности, решающие судьбы мира и произносящие приговоры гениям*****. К счастию!
Приезжали аристократические гости — пустота и сплетни (напр<имер>, Петровы-Соловые). Теперь дождь и холод.
Прощай, мой милый, ты можешь представить, какое удовольствие доставляют мне письма из Петербурга.
М. Кузмин.
Юша велит сказать: «Мнемоника здраствует <так!>» Но по-моему, это просто шарлатанство, которое дает возможность запоминать 1000 бессмысленных слов. Хронологию всякий запоминает посредством общей линии событий, а не голою памятью, стихи и музыку также. А мнемоника годится только для ярмарочных фокусов. Я говорю: «По-моему».
* В тексте помета рукой, очевидно, Матвеевского: «Достоевский?».
** В тексте помета: «К чему ирония?»
*** В тексте помета: «Жребий человека ошибаться».
**** Исправлено на: «над всеми, которых я боготворю???»
***** Сверху вписано: «Не единому и пришлому человеку решать судьбы мира»
9 июля 1891 г.
Спасибо за письмо. Я не ратую против такого способа переписки: одно письмо общее, другое — частное. Ты даешь мне довольно непроизводительный совет. «С волками жить — по-волчьи выть»; это — не совет и не правило, а констатирование факта, т.е., живя с волками, приучаешься выть по-волчьи. Я так понимаю эту пословицу, потому что, во-первых, эта же самая пословица выражена у других народов в повествовательной, а не в повелительной форме, во-вторых потому, что было бы бесполезно и безнравственно советовать менять свои утверждения сообразно с обстоятельствами. Может быть, это имеет значение: относись к людям так, как они к тебе. Но это слишком произвольное толкование. И, во всяком случае, — это не правило, а просто вывод, насколько сильно влияние обстановки и общества.
Придется просто терпеть и повременить топиться в Вороне[1068]: в Неве все же лучше. Конечно, бывают светлые проблески: когда я за музыкой или один, но редко — виновато леченье: все время занято бездельем и ни минуты свободной для дела — приходится ночью. Тем лучше, меньше спать — больше жить. Жить?! В таком-то муравейнике? Когда-то в Петербург!
О Юше я высказал свои убеждения, не смягчая их; ты этого не потребуешь, да и они не настолько жестки. Скептицизм в нем такой же привязной ярлык, как и все остальное; искренен он потому, что сам поддается обаянию своей прицепленной фразы, которая одна неограниченно царит над ним. Влияния, совершенно чуждого духу данного человека, не может быть, и из неродственных духу влияний не может создаться своего. Человек имеет определенный склад души и не может поддаться противоположному влиянию. Таким образом, влияние может быть только близко подходящее под субъективность данного лица и может только расширять и усиливать личные убеждения, а не изменять их. Человек стремится к сохранению своей субъективности и должен к этому стремиться, так как это истинно и велико — полнейшее обособление своей индивидуальности и развитие ее до возможных пределов. Объективность — это отсутствие субъективности, отсутствие личности, безличность, ничтожество, нуль. Никакое влияние радикально изменить мнений не может, если только мнения не привязные. С годами ничего не проходит, кроме годов, и фразерство — не отличительная черта юности.
Сборник посвящен писателю и поэту М. А. Кузмину.В России вышли несколько книг стихов и прозы Кузмина, сборник статей и материалов о нем, появились отдельные публикации в журналах и разных ученых записках. И все-таки многое в его жизни и творчестве остается загадочным, нуждается в комментировании и расшифровке. Именно поэтому автор опубликовал в настоящем сборнике статьи и материалы, посвященные творчеству Михаила Алексеевича Кузмина от первых лет его литературного пути до самых последних дошедших до нас стихов.
Сборник, посвященный 70-летию одного из виднейших отечественных литературоведов Константина Марковича Азадовского, включает работы сорока авторов из разных стран. Исследователь известен прежде всего трудами о взаимоотношениях русской культуры с другими культурами (в первую очередь германской), и многие статьи в этом сборнике также посвящены сходной проблематике. Вместе с тем сюда вошли и архивные публикации, и теоретические работы, и статьи об общественной деятельности ученого. Завершается книга библиографией трудов К. М. Азадовского.
В новую книгу известного литературоведа Н. А. Богомолова, автора многочисленных исследований по истории отечественной словесности, вошли работы разных лет. Книга состоит из трех разделов. В первом рассмотрены некоторые общие проблемы изучения русской литературы конца XIX — начала XX веков, в него также включены воспоминания о М. Л. Гаспарове и В. Н. Топорове и статья о научном творчестве З. Г. Минц. Во втором, центральном разделе публикуются материалы по истории русского символизма и статьи, посвященные его деятелям, как чрезвычайно известным (В. Я. Брюсов, К. Д. Бальмонт, Ф. Сологуб), так и остающимся в тени (Ю. К. Балтрушайтис, М. Н. Семенов, круг издательства «Гриф»)
Валерий Брюсов, Вячеслав Иванов, Зинаида Гиппиус… В первый том посмертного собрания статей выдающегося филолога, крупнейшего специалиста по литературе серебряного века, стиховедению, текстологии и русской модернистской журналистике Николая Алексеевича Богомолова (1950–2020) вошли его работы, посвященные русским символистам, газете «Жизнь» и ее авторам, а также общим проблемам изучения русской литературы конца XIX — начала ХХ веков. Наряду с признанными классиками литературы русского модернизма, к изучению которых исследователь находит новые подходы, в центре внимания Богомолова — литераторы второго и третьего ряда, их неопубликованные и забытые произведения. Основанные на обширном архивном материале, доступно написанные, работы Н. А. Богомолова следуют лучшим образцам гуманитарной науки и открыты широкому кругу заинтересованных читателей.
В новую книгу волгоградского литератора вошли заметки о членах местного Союза писателей и повесть «Детский портрет на фоне счастливых и грустных времён», в которой рассказывается о том, как литература формирует чувственный мир ребенка. Книга адресована широкому кругу читателей.
«Те, кто читают мой журнал давно, знают, что первые два года я уделяла очень пристальное внимание графоманам — молодёжи, игравшей на сетевых литературных конкурсах и пытавшейся «выбиться в писатели». Многие спрашивали меня, а на что я, собственно, рассчитывала, когда пыталась наладить с ними отношения: вроде бы дилетанты не самого высокого уровня развития, а порой и профаны, плохо владеющие русским языком, не отличающие метафору от склонения, а падеж от эпиграммы. Мне казалось, что косвенным образом я уже неоднократно ответила на этот вопрос, но теперь отвечу на него прямо, поскольку этого требует контекст: я надеялась, что этих людей интересует (или как минимум должен заинтересовать) собственно литературный процесс и что с ними можно будет пообщаться на темы, которые интересны мне самой.
Эта книга рассказывает о том, как на протяжении человеческой истории появилась и параллельно с научными и техническими достижениями цивилизации жила и изменялась в творениях писателей-фантастов разных времён и народов дерзкая мысль о полётах людей за пределы родной Земли, которая подготовила в итоге реальный выход человека в космос. Это необычное и увлекательное путешествие в обозримо далёкое прошлое, обращённое в необозримо далёкое будущее. В ней последовательно передаётся краткое содержание более 150 фантастических произведений, а за основу изложения берутся способы и мотивы, избранные авторами в качестве главных критериев отбора вымышленных космических путешествий.
«В поисках великого может быть» – своего рода подробный конспект лекций по истории зарубежной литературы известного филолога, заслуженного деятеля искусств РФ, профессора ВГИК Владимира Яковлевича Бахмутского (1919-2004). Устное слово определило структуру книги, порой фрагментарность, саму стилистику, далёкую от академичности. Книга охватывает развитие европейской литературы с XII до середины XX века и будет интересна как для студентов гуманитарных факультетов, старшеклассников, готовящихся к поступлению в вузы, так и для широкой аудитории читателей, стремящихся к серьёзному чтению и расширению культурного горизонта.
Расшифровка радиопрограмм известного французского писателя-путешественника Сильвена Тессона (род. 1972), в которых он увлекательно рассуждает об «Илиаде» и «Одиссее», предлагая освежить в памяти школьную программу или же заново взглянуть на произведения древнегреческого мыслителя. «Вспомните то время, когда мы вынуждены были читать эти скучнейшие эпосы. Мы были школьниками – Гомер был в программе. Мы хотели играть на улице. Мы ужасно скучали и смотрели через окно на небо, в котором божественная колесница так ни разу и не показалась.
