Русская эмиграция в Сербии XX-XXI вв. - [46]
Что ж, критика чаще всего и являет собой некую неудовлетворенность совершаемого творцом. Возможно, критики и правы, но их правота однобока: вся режиссерская работа Ракитина связана с поиском новых форм сценического воплощения жизни, смешной, язвительной, прекрасной и… другой.
И немного о сербской театральной публике в дневнике режиссера: «контакт с ней порой найти бывает трудно <.. > приходится лавировать между снобами, требующий самого нового, изощренного, и той массой, которая жаждет примитивных пьес с пением и танцами. Однако очень приятно, что и для сербских актеров, а отчасти и для публики, излюбленнным репертуаром из пьес иностранных являются русские»>344.
Касаясь свободы творчества Ракитина, Вагапова писала в одной из своих статей, что «дирекция Королевского Национального театра в Белграде предоставила Ракитину полную творческую свободу, как в выборе репертуара, так и в направлении его режиссерских исканий»>345.
Однако мне это умозаключение представляется несколько абсолютизированным.
И вот почему: 20 октября 1933 г. Ракитин писал Евреинову: «В столе Дирекции лежит много русских пьес, чающих движение воды, но уже несколько лет как русской литературы в театре не видно. Последняя вещь была “Квадратура круга” Катаева. Театр занят местными авторами. Этого требуют и правительство и газеты. Деньги дают на театр не даром. Потом ставят французов, немцев, чехов и поляков…». И, тем не менее, пьесы шли. С 1935 по 1937 г. во время управления Народным театром Радославом Весничем зритель видел «Женитьбу», «Дорогой цветов», «Идиота», «Преступление и наказание», «На дне», «Вассу Железнову», «Трех сестер»>346.
К сказанному добавлю еще одно заявление Ракитина о том, что от него не зависит выбор репертуара, в том числе и русских пьес. Он «может только предложить, но в большинстве случаев его предложение остается только “идеей”», т. е. согласно правилам, «режиссер только выполняет поставленные перед ним задачи»>347.
Свыше четверти века (до 1946 г.) продолжалась режиссерская и педагогическая работа Ракитина в сербском театре. Он представил публике свое видение русской классики — пьес Островского, Толстого, Чехова. Как подчеркивают практически все историки сербского театра, творчество Ракитина-режиссера явилось огромным вкладом в процесс развития национальной режиссуры. Ставил он спектакли в Скопле, Сараево, Шабце, Вршце. Его творчество в этой сфере, взыскательность к актерскому труду, своеобразие постановок, в которых чувствовались традиции МХТ, — все это снискало ему авторитет в сербском театральном мире.
Хотя не все так просто. 17 октября 1931 г. сам он записывал в своем дневнике: «Я поставил огромное количество всяких пьес, но ни славы, ни удовлетворения я не приобрел. Я не приобрел ни денег, ни покоя. Я беден, душевно разбит, опустошен и нет никаких надежд»>348.
К сказанному добавлю упреки в мейерхольдовщине, связанной с «клоунадой», гротеском, «цирком». И здесь представляется уместным вновь дать слово для защиты самому Ракитину, его оценке обстановки, в которой он работал: «Вы не можете себе представить, — писал он 14 апреля 1934 г. Евреинову в Париж, — насколько горек мне “братский” сербский хлеб, который я ем <…> В театре у нас не актеры, а замученные, усталые представляльщики, которые играют по 14 раз в неделю и выдерживают по 2 репетиции в день. Жалованье наше сведено к минимуму и едва-едва хватает, чтобы прокормиться. От режиссера требуется выдумка, новизна, а всякая новость сопряжена с расходами, на которые дирекция идет туго <…> Всякая новость вызывает бешенство критики, которая ищет социального элемента и в пьесе и в постановке. Всякая попытка вызывает критику, что это есть шарж, карикатура, утрировка. Боже, сколько я перетерпел из-за этого. Я все время упрекаем в каком-то гротеске, причем никто не знает, что такое буквально значит слово “гротеск” <… > какой ужас работа в такой молодой и требовательной стране, как наша, где еще сохранилось многое от турецкого ига и от австрийского провинциализма. Задняя прихожая Вены — вот чем был долгое время Балканский полуостров до войны, и теперь трудно очень пробивать стену русскому режиссеру <.. > Русские старики не ходят в театр, а молодежь бедна и не интересуется старым в театре и вообще никаким театром. Я пришел к убеждению, что работать без базы, без своей земли нельзя, но о возвращении в Россию не может быть и речи, — я ненавижу теперешнюю власть и не помирюсь с ней, любя свою Родину. Не верю ни в какие достижения советской власти в театре. Все это блефф!!»>349
Конечно, в этом письме много горячности, горечи, искренности, но Ракитин явно «перебрал», утверждая, что никто не любит театра, а сербские актеры — «усталые представляльщики». Ранее, в связи с пятилетием своей работы на белградской сцене в открытом письме, посвященном сербскому актеру, Ракитин, вспоминая свои первые работы, спрашивал себя: «Не обманулся ли я? Думаю, что нет! Прошло пять лет, и я как в неком тумане, вспоминаю "Смерть Тентажиля", мои первые режиссерские работы здесь <…> Я все эти годы добросовестно служил тебе, Сербский Актер, и тебе, Русское Искусство <… > я с искренним уважением снимаю перед тобой шляпу. Ты этого достоин..»
