Русская ёлка: История, мифология, литература - [87]

В те же самые годы, когда шло утверждение нового образа «советской ёлки», на территории СССР устраивались и другие ёлки, связанные с Рождеством и противопоставлявшиеся новым. Эти ёлки напоминали людям, находящимся в заключении или в ссылке, о прошлом, о родных, с которыми они были разлучены надолго, если не навсегда, о свободной жизни. Такие ёлки превращались в символ надежды на то, что счастье и справедливость существуют. Мемуарная литература о сталинских лагерях и ссылках донесла до нас сведения о ёлках, которые устраивались, несмотря на нечеловеческие условия существования. Приведу лишь несколько примеров, для того чтобы показать, сколь дорог для гулаговцев и ссыльных был этот образ, устанавливающий незримую связь с прошлым и родными.

Т.П. Милютина, вспоминая о своей жизни в инвалидном лагере Мариинских лагерей, где ей суждено было провести 1940-е годы, рассказывает о том, как мать прислала ей посылку с ёлочными украшениями, на которые заключённые никак не могли налюбоваться. Одному из её друзей «через вольных» удалось достать маленькую ёлочку, которая, украшенная этими игрушками, в день православного Рождества — 7 января — «путешествовала» из палаты в палату лагерной больницы [257, 210]. Вспоминает мемуаристка и Рождество 1949 года, когда она уже отбывала ссылку в Сибири:

Решила к Рождеству смастерить себе шкафчик который к служил бы и столиком — на него мы с Мартой поставим ёлочку, а то единственной нашей мебелью был мой чемодан … Марта заранее наготовила украшений — кусочки ваты на ниточках, узенько нарезанная серебряная бумага, чудом сохранившаяся от давно съеденной шоколадной плитки, кусочки ленты, которую пожертвовала Марта…

А на следующий день народ всё шёл смотреть на нашу ёлку.

[257, 329]

А о встрече 1952 года мемуаристка пишет:

На столе стояла украшенная сосенка — почему-то ёлочек в окрестностях Богучан не было.

[257, 360]

Т.Б. Золотова, после присоединения Эстонии к СССР высланная с матерью и двумя маленькими детьми из Таллина в Кировскую область, рассказывает о создании детского дома для осиротевших и бездомных:

Каждый день из Кировского детприёмника привозили детей с шершавой от голода кожей, вздувшимися животами, тоскливыми недетскими глазами. Были дети из освобождённых от оккупации далёких краев, были из здешних мест, дети без крова, без родителей, отвыкшие от ласки.

[178, 74]

Мемуаристка, работавшая в этом детском доме художественным руководителем, вспоминает о встрече 1943 года: к празднику ёлки дети под патефон разучивали танцы и готовили спектакль «Золушка»:

…А после спектакля мы все, конечно, танцуем вокруг ёлки, и дети уносят с собой, даже не решаясь раскрыть — такая это драгоценность, — крохотные кулёчки с конфетами и белой булочкой. Для многих девочек и мальчиков это первая в их жизни ёлка… Ириночка с Женей (дети Т.В. Золотовой. — Е.Д.), как и все дети в детдоме, получили кулёчки, — они были очень некрасивые, склеенные из старых газет, но в них было несколько конфет и булочка из белой муки. И ещё Ириночка получила куклу. Правда, я сшила её из тряпок, но у неё были ноги, руки и голова и нарисованные рот и глаза.

[178, 79-80]

О встрече следующего, 1944 года Т.Б. Золотова вспоминает:

Ёлка! Конечно, она была у нас, как и во все годы ссылки. Маленькая, очень пушистая и густая ёлка, которую я нашла в лесу и срубила. На ней висели смешные бумажные куколки и горели свечи, самодельные, восковые…

[178, 85]

Тяжело больная четырёхлетняя дочка мемуаристки, «свесив головку… смотрела со своей печки на ёлку», в то время как её мать молилась о том, чтобы «эти маленькие свечи» зажгли «радостные огоньки в её равнодушных глазах. Всё же она улыбнулась и ёлке, и кукле, и конфетам. Потом, усталая, опять положила голову на подушку» [178, 87-88].

А вот её же описание новогоднего праздника, отмеченного уже во вторичной ссылке:

Новый, 1952 год мы будем встречать у нас. Захватив салазки, топор и верёвки, как бывалые лесорубы, мы с Алёнушкой отправляемся в лес за ёлкой… Когда мы вносим в дом прекрасную, стройную, засыпанную снегом ёлку, терпкий и радостный запах хвои заполняет комнату. Скоро снег на ветках превратится в блестящие льдинки…

Скоро мы зажжём на ёлке свечи, которые нам прислал Игорь, и сядем за праздничный стол.

[178, 186]

Своя история была у ёлки на территориях, присоединённых к Советскому Союзу в результате пакта Молотова—Риббентропа. Советская ёлка должна была устанавливаться только к Новому году. Тот, кто устраивал её на Рождество, рисковал быть обвинённым в нелояльности к советской власти. В присоединённых к СССР странах Балтии (Эстонии, Латвии и Литве) Рождество отмечается по европейскому календарю, а значит за неделю до Нового года, когда в русских семьях ёлки ещё не ставили. Это различие традиций в 1940-1950-х годах служило признаком, отличавшим поведение лояльных и нелояльных граждан. Эстонский поэт Ян Каплинский, вспоминая ёлки своего детства, пришедшегося на 1940-е годы, пишет: «Ёлку надо было принести рано утром, пока ещё темно, а вечером плотно задёрнуть занавески на окнах: шептали, что “партийные” ходят по домам своих сослуживцев и контролируют, кто устраивает ёлки». Ёлка становилась «проверкой на порядочность и человечность». Т.П. Милютина рассказывает, как её мать, тартуский врач К.Н. Бежаницкая, из года в год устраивала на западное Рождество ёлку для детей репрессированных: «с подарками и развлечениями… Она собирала на ёлку лакомых детей, в основном детей арестованных родителей. До сих пор в письмах старых тартуских друзей проскальзывают воспоминания об этих ёлках — нарядных, ещё и звенящих» [257,