Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х – 1918 гг.) - [199]

Собственно деловые заседания начались лишь на третий день. Они проходили в епархиальном доме, расположенном в Лиховом переулке, недалеко от Самотеки и Сухаревки. Процесс заседаний решили скопировать у Государственной Думы, назначив ответственным секретарем Собора ее бывшего депутата В. П. Шеина (будущего священномученика архимандрита Сергия). «Впереди были возвышенные места для президиума и архиереев, сидевших к Собору лицом. Сзади епископов – алтарь. Все мы находились как бы перед лицом Самого Бога»[1078], – многие годы спустя вспоминал расположение делегатов в зале заседаний митрополит Вениамин (Федченков).

Всего на Собор было избрано 564 человека, среди которых было 72 архиерея, 192 клирика (среди них – 2 протопресвитера, 17 архимандритов, 2 игумена, 3 иеромонаха, 72 протоиерея, 65 приходских священников, 2 протодиакона и 8 диаконов) и 299 мирян[1079]. Как видим, большинство составляли миряне и пресвитеры. Комментируя это обстоятельство, современный исследователь новейшей церковной истории протоиерей Владислав Цыпин справедливо упоминает два обстоятельства. Во-первых, столь большое представительство клириков и мирян обуславливалось стремлением верующего народа к возрождению соборности. Но, во вторых, это было также следствием революции с ее демократическими и либеральными веяниями[1080]. Однако второе обстоятельство не следует преувеличивать: не случайно один из «левых» членов Собора профессор Б. В. Титлинов указывал, что это высокое церковное собрание по своему составу и настроению оказалось определенно правым.

«Соборное большинство было убеждено, – писал Титлинов, – что с Собором должна считаться новая Россия, и что скажет Собор в области церковно-государственных отношений, тому и должно быть. Но мало церковно-государственных отношений: соборяне полагали, что к их голосу и вообще обязана прислушиваться революция»[1081]. Даже если сделать поправку на политическую ангажированность автора, желавшего как можно ярче представить «правизну» Собора, то и в этом случае останется недоуменный вопрос – а разве могли делегаты (в своем большинстве) поддерживать «левых»? Опыт последних месяцев революции, июльские дни 1917 г; наконец, сложность стоявших перед Собором задач заставляли делегатов консолидироваться, отказавшись от привнесения политики в практическую работу. «Этот процесс молитвенного перерождения был очевиден для всякого внимательного глаза, ощутим для каждого соборного деятеля»[1082], – вспоминал митрополит Евлогий (Георгиевский).

18 августа 1917 г. состоялись выборы председателя Собора. Большинство голосов (407 – за, 30 – против) было отдано святителю Тихону (Беллавину), за пять дней до того, вместе с экзархом Грузии Платоном (Рождественским) и Петроградским архиепископом Вениамином (Казанским), возведенному Святейшим Синодом в сан митрополита[1083]. Митрополит Владимир (Богоявленский) остался почетным председателем. Заместителями (товарищами) председателя стали шесть человек: два архиерея – архиепископы Арсений (Стадницкий) и Антоний (Храповицкий), два клирика – протопресвитеры Николай Любимов и Георгий Шавельский и два мирянина – князь Е. Н. Трубецкой и М. В. Родзянко, в дальнейшем замененный А. Д. Самариным.

В дальнейшем Собор приступил к организации специальных отделов, в том числе: уставного; высшего церковного управления; епархиального управления; церковного суда; благоустройства прихода; правового положения Церкви в государстве; богослужения, проповедничества и церковного искусства; церковной дисциплины; внешней и внутренней миссии и другие. Всего было создано 22 отдела и 3 совещания при соборном Совете: религиозно-просветительное, хозяйственно-распорядительное и юридическое[1084]. Самым большим (по числу записавшихся участников) оказался отдел по реформе высшего церковного управления, что, конечно же, нельзя назвать случайностью. Вопрос о возглавлении Церкви, не разрешенный Предсоборным Советом (в смысле необходимости восстановления патриаршества), оставался центральным.

Однако решение его первое время оставалось проблематичным. И дело заключалось не только в том, что «при открытии Собора лишь немногие были убежденными поборниками восстановления патриаршества»[1085]. В сложившихся политических условиях многое зависело от отношения к вопросу Временного правительства, которое вместе с властью унаследовало (или, лучше сказать, узурпировало) от самодержавного строя право утверждения церковных решений. Например, возведенные Святейшим Синодом в сан митрополитов накануне Собора высокопреосвященные Тихон, Платон и Вениамин стали полноправными носителями этого сана только после утверждения синодального постановления Временным правительством.

Профессор Титлинов, сторонник «демократического» церковного управления и яростный противник восстановления патриаршества, не без сарказма вспоминал впоследствии: в прогрессивном церковном и светском обществе репутация патриаршей идеи «была столь отрицательная, что нельзя было не предвидеть непопулярности патриаршества в правительственных кругах. А Временное правительство в декларации своей к Собору достаточно твердо заявило, что все проекты преобразований церковного управления могут воспринять силу лишь после санкции правительства. Преподносить на правительственное утверждение патриаршество – не улыбалось церковному Собору. Предположение это могли и не утвердить, что было бы не просто горестно, а и неудобно для соборного престижа»