Русалочка: книга-игра - [12]

Секлеста перестала храпеть. Похитители замерли. Но оказалось, старуха лишь перевернулась.

– Пошевеливайся, безмозглый, – тряхнула ведьма краба за камзол.

Крабс суетился, запихивая в мешок детские распашонки. Ведьма с Русалочкой на руках уже спускалась. Крабс лихорадочно разыскивал пластмассового попугая – любимую погремушку Русалочки. Погремушка закатилась между ножкой кровати и стеной да там и застряла. Крабс тянул изо всех сил, отдуваясь и поминая морского дракона. Попугай, наполненный сухим горохом, трещал, но застрял прочно.

– Ах, мошенник! – Секлеста двумя пальцами подхватила краба. Крабс приготовился к смерти и зажмурился. Но нянька, кряхтя, чуть сдвинула кроватку, поднимая игрушку. Отерла рукавом. Подышала, собираясь сунуть погремушку младенцу. Мига было достаточно, чтобы Крабс бросился вниз головой с подоконника. Удар был так силен, что краб, взмутив воду и распугав пескарей, на полметра зарылся в песок. Но тут же отряхнулся, улепетывая вслед за черными задниками ведьмы Грубэ.

Неслись истошные вопли старухи, и уже слышался топот стражи. Стража настигала Крабса, он на ходу стягивал с себя слишком яркий, ядовито-красный камзол, но шансов уйти от стремительной погони было немного.

Дорога раздваивалась. Крабс нырнул за камень и зарылся в ил. Стража на развилке разделилась. Когда шум стих, Крабс выбрался из убежища и поковылял целиной. Кони ведьмы в дороге не нуждались, мчась напролом.

Погоня царской охраны сбилась со следа. Теперь можно было не торопиться. Крабс завернул в таверну. Медленно выцедил кружечку осеннего эля. Поболтал о погоде с подвернувшимся приятелем и неторопливо, точно краб, у которого все и всегда благополучно, тронулся в сторону Мертвого ущелья. Там, в самой чащобе из вереска и бузины, прятался замок ведьмы Грубэ. Верноподданные Нептуна опасливо шутили, что, если хочешь хорошо чувствовать себя днем, то не поминай Грубэ к ночи. Само зло поселилось в черных гранитных махинах дворца колдуньи.

Никто не помнил, когда и откуда появилась ведьма в этих краях. Поселилась она в глуши, в тростниковой хижине. По утрам приносила на базар на продажу молоко и сливки. Была старушонка тихая, неприметная, благообразная. Разговорами не докучала, помощи не просила. Жила бы себе да жила, если бы однажды под вечер в местный трактир не ввалился потрепанный осьминог Федь и, жестикулируя всеми щупальцами, не принялся нести несусветное. Мол, охотился он в лесу на морских песчанок. Почти насытился, но тут перед самым его носом одна из этих прожорливых тварей принялась вылизывать шкурку: только чешуя во все стороны.

– Не стерпел я такой обиды, – рассказывал Федь, – как положено, ухватил мышь, а она и говорит...

– Кто говорит? – оторопели слушатели. Осьминог разом осушил бочонок. Утерся.

– Мышь говорит! – огрызнулся он.

Присоски на щупальцах Федя недвусмысленно сокращались – пришлось верить.

– Отпусти, мол, образина! Я и отпустил.

Трактирщику заказали еще пива на всех. Говорящие мыши – предмет, достойный обсуждения. В царстве морском и так все запутано и перепутано. Кто жертва, а кто охотник? Кого есть можно, а кто там по образу и подобию его морского владычества? Словом, шуму было много до тех пор, пока не условились: всякая тварь, умеющая складно выражать мысли, считается разумной. Сожрать такую – и думать не смей. Немало пескарей и карасей уцелели от щучьих зубов только оттого, что вовремя крикнули хищнице:

– Ha-ка выкуси! Я – говорящий!

Морские мыши были чуть ли не единственной добычей, которая в зубах лишь попискивала.

– Но и не это самое главное, – подогрел любопытство Федь, – а дело-то было у самой хижины старухи Грубэ. И мышь, клянусь присосками, деловито так прошествовала к самой двери и скрылась в логове этой чертовки.

– Ведьма! – ахнул морской народец.

– Сжечь ведьму! – тут же решили.

Разогретые пивом, гурьбой вывалили из трактира. Кое-кто по дороге отстал. Но когда приблизились с чадящими факелами к хижине Грубэ, орда насчитывала самое меньшее три десятка орущих глоток.

– Эй, ведьма, выходи!

Окружили подворье, разломав изгородь, просочились во двор.

Старуха точно ждала. Тотчас дверь хижины отворилась перед непрошеными визитерами. За спиной старухи маячили хищные морды акул-людоедов.

Праведный гнев собутыльников приутих. Народец попятился. Ведьма оскалилась:

– Так и знала, что рано или поздно заявитесь! Только вы чересчур глупы, чтобы сражаться со мной голыми руками. Возьмите на бедность!

И тотчас откуда-то сверху, сверкнув пламенем, посыпались копья. Попадали раненые. Остальные бросились наутек, преследуемые хохотом ведьмы.

Когда наутро Нептун, возмущенный дерзостью морской ведьмы, со свитой прискакал к хижине старухи, путь им преградила непролазная чащоба, скрывавшая высоченный крепостной вал. Всадники попробовали вломиться в чащу. Но кони застонали, потому что им в бока, разрывая шкуру, впились колючки. Нептун повернул назад, когда из леса, шипя и брызгая ядом, поползли двухметровые змеи.

Пришлось смириться как с неизбежным, что не все в государстве Нептуна принадлежит ему. В стороне от городов и селений, окруженное лесом и стражей, было царство морской колдуньи.