Русалия - [10]
— Чего тебе? — со звериным рычанием потягивался Рулав. — Может, еще чумазую половчанку себе высмотрел?
На это Игорь только фыркнул да нетерпеливо махнул рукой.
— Надо на весла садиться, видишь, — ветер совсем пропал, — сказал он.
— Надо — значит, сядем, — еще раз зевнул Рулав, все так же оставаясь стоять, чуть раскачиваясь на свободном пятачке палубы.
Плеск воды. Изумленный крик чайки.
— Смотри, ведь нет никого, — не отрывая глаз от ничуть не меняющей своего облика степи вновь уронил Игорь.
— Да кому же быть? — с прежним равнодушием отвечал великан. — Вон только их черная баба показалась, — широченной лапой он указал на сиротливое каменное изваяние, темной точкой замаячившее вдали. — Солнце пойдет на убыль — как раз и подойдем.
Неприглядные сухие степи вроде бы никому не принадлежали, и все-таки были у них хозяева. Кочевья печенегов там и тут бороздили скупую землю, и здесь находя ресурсы своему существованию. Нередко они подходили к самому Витичеву. Но как правило жители пограничья Русской земли находили с ними общий язык, а нередко и взаимные выгоды. Случались и размолвки, заканчивавшиеся подчас широкомасштабными побоищами. Воинами они были нельзя сказать, чтобы дюжими, и потому полагались в основном на свое исключительное владение луком, изворотливость; а уж как до шельмовства они были горазды, порой самого младенческого! То чучела людей понаделают и на коней посадят, чтобы войско больше казалось, то притворятся, что с поля бегут, в ловушку заманивая. Большей частью мозглявые телом в рукопашную они никогда не вступали, и стоило рвануть на них решительно, как они точно горох по полу рассыпались во все стороны, становились поодаль и начинали посыпать стрелами, не считая их. А вся задача тех стрельцов была — измотать противника. Вот, если им удавалось не на шутку изранить издалека стрелами и людей, и коней русичей, тогда конные лавы степняков следовали одна за другой, тогда могли они и в бой ввалиться, начинали арканами размахивать — ловить раненых и добивать их саблями. Кстати, вожди их никогда сами в бою участия не принимали, а только наблюдали издалека вместе с женами и отроками. Отогнать их, как стаю слепней, ничего не стоило, а перебить — было невозможно. Впрочем, степняки никогда не стремились захватывать русские земли и даже в случае удачного для них исхода сшибки не оставляли никаких постов.
Зиму и весну печенежские становища проводили в условиях, прямо скажем, более, чем стесненных. Был у них, конечно, скот, и зверя в степи водилось достаточно — охоться не хочу, но занятия эти требовали все-таки какого-то радения, чего в бесшабашном характере степняка водилось не много. Зато летом, когда открывалась голубая дорога соседнего им Днепра, по которой, как известно, стремили свой путь не одни только насады[46] да бранные ладьи, но и богатые корабли гречников[47], - вот тут-то и открывалось для этих подрастерявших за зиму перышки вольных птиц счастливая пора. Не желая иметь возможных осложнений на тех участках пути, где кровожадные пороги вынуждали причаливать к берегу и волоком перетаскивать суда по суше, не только ловкие, уклончивые торговцы, но и отважные предводители русских дружин предпочитали деньгами и подарками покупать дружелюбие, может быть, в чем-то и малосильных, но весьма коварных и настойчивых степняков.
Однако сейчас, напрасно всматриваясь в однообразие береговых видов, Игорь ожидал — не мог дождаться появления первых печенежских дозоров, терзаясь душой. Он и теперь будто с прежней свежей болью вспоминал ту чудовищную неудачу, что постигла русь[48] три года назад.
Тлетворный дух пошлых идей греческого практицизма, каким его воспринимал нравственный закон Дажьбожьей Руси, все настырнее, все охальнее посягал на духовный талант северного народа. Все с более откровенным вожделением обнажала срам перед всем миром развратная Византия, надеясь тем самым завлекать в свою канаву все новых простодушных предателей собственного естества. Впрочем, какие там греки! Лишь по инерции имя этого народа оставалось за господствующим кланом огромной рыхлой державы. Во всяком случае, со времен Льва Хазарина в державе ромеев трона добивались как правило люди, чье греческое происхождение большей частью было сомнительно. Так нынешний автократор[49] Византии — Роман Лакапин, на которого вел свою дружину вместе с дружинами данников и единомышленников Игорь, называл себя армянином; на самом же деле в мутном смешении кровей, породивших очередного императора, вряд ли именно армянская кровь являлась основной. И не было бы на Руси никому никакого дела до той Византии, если бы все приумножавшаяся похоть ее не достигла наконец самых сокровенных поприщ. «Греческий» дух носился всюду. От него уже нельзя было укрыться и в собственном дому.
Сейчас, разгоревшись душой в приближении ответственной минуты, Игорь, в который раз осмысливая прошлое и пытаясь проникнуть в секреты будущности, впервые за все время пути от крепости Витичева отчетливо припомнил свой дом: хитрую рыжую Ольгу, их двухлетнего бутуза сына, умевшего так потешно совсем по-взрослому сурово сводить бровки, и другую жену — Лебедь, и не столько саму Лебедь, сколько ее действительно белоснежную, как лебедь, широкую ласковую грудь, и квадратный двор перед хоромами, и ближний ловиш
