Русь залесская - [66]

Фёдор глядел на Калиту и видел перед собой не князя, а усталого от многочисленных хлопот и волнений человека. А Калита продолжал говорить:

- Ко всему ты, тверич, весть недобрую привёз. Не ко времени козни Александра и смоленского Ивана. Усобники свою злобную собацкую измену до конца совершают… Иди, воин, скачи в Тверь, скажи князю Константину спасибо, что упредил, хоть и ждал я того от Александра.

Фёдор с поклоном отошёл. Калита окликнул его:

- Сыщи-ка дворского и скажи, что велел я дать те оружие и одежду, твоя-то вся сгорела. Да ежели конь твой не сыщется, то и коня пусть даст.

Глядя на уходящего гонца, Калита подумал:

«А в Литву ли подался Александр?! Ох, верно, не туда, бо там ныне не до него. Гедимину король и рыцари угроза…»

Заметив проходившего Луку, Иван Данилович окликнул:

- Лукашка!

Лука поспешил на зов. Калита оглядел его с ног до головы, сказал:

- Собирайся, Лукашка, ныне в ночь поскачешь в Орду, в Сарай. Явишься там к протоиерею Давыду и передашь изустно, что послал тя к нему я. Пусть он ныне зорко доглядывает обо всём, и наипаче, ежели заявится туда Александр: мне через тя о том доложит. А чтоб добрался ты до Сарая и обратно без задержу от ордынских караулов, поскачешь тайно, в монашеском одеянии. Монахам везде путь свободен.

* * *

- Гляди-кась, Гаврила, сколь костров, а до Москвы ещё далече! - понукая лошадь, сказал Демьян.

С Гаврилы слетела дремота. В темноте весело перемигивались костры, ржали кони.

- Смерды понаехали Москву рубить, - догадался Гаврила.

Демьян свернул с дороги.

- Тпру, приехали!

- Стой! - крикнул Гаврила, ехавший позади.

Спрыгнув с телеги, он подошёл к ближнему костру.

Сидевшие вокруг костра мужики замолкли, повернули к Гавриле головы.

- Откуда и куда, дядя?

Голос показался Гавриле знакомым. Он вгляделся в розовое от пламени лицо мужика, шагнул ближе. Другой мужик насмешливо сказал:

- Он, Петруха, вишь, тя признает!

- А что, признаю, хоть тому немало дён минуло!

- Ну и ну! Тогда ходи к свету, знакомец, гляди, и мы тя признаем!-Петруха поднялся.

- Можа, встречали мы где тя в тёмном лесу да ослопиной потчевали! - снова насмешливо проронил другой мужик.

Гаврила вышел к свету, сказал:

- Ежели и чинили кому обиду, то вместе.

Левша вскочил, радостно воскликнул:

- Гаврила, живой, значит!

А Петруха, приговаривая: «Вот где, значит, встретились», обнял Гаврилу.

Мужики у костра раздвинулись, дали Гавриле место. Он вглядывался в их лица, узнавал.

- Гляди-ка, Кузька, бородища-то, бородища! И что на те за малахай?

- С ордынцем побратался, - ответил угрюмый мужик, названный Кузькой.

- А что-то я Васятки и Серёги не вижу? - спросил Гаврила.

Все замолкли. Левша вздохнул, ответил:

- Серёга от нас на родину, в Можайск, подался, не захотел с нами идти. А дед и Васятка там, на Пахре, остались… Вскоре, как ты нас покинул, довелось нам встретить ордынцев. Деда Пахома саблей срубили, а Васятку стрела догнала…

Гаврила печально промолвил:

- Да-а, вот оно как бывает… А куда же теперь путь держите?

- Идём мы, куда и все. - Петруха обвёл рукой вокруг, указывая огни. - Ныне вся Русь Москву строит, и негоже нам по лесам отсиживаться!

- То так, - поддакнул Гаврила и, обернувшись туда, где остановились односельчане, крикнул: - Жги костры, тут заночуем!

* * *

Москва строилась. Заново ставили дубовые кремлёвские стены, подновляли терема. Смерды из окрестных мест валили строевой лес, везли в Москву. Калита торопил. К плотницкому делу приставили не только городских умельцев и деревенских мужиков, но и воинов. С раннего утра по всей Москве стучат молотки, жужжат пилы. Иван Данилович в холщовой рубашке, ворот нараспашку, неумело тешет бревно. Острый топор то скользнёт поверху, то залезет в дерево.

Рядом ловко орудует топором молодой кудрявый мастер. Ровные щепки так и ложатся на землю. Настоянный на смоле воздух захватывает дух.

Чуть поодаль плотники заканчивают ставить избу.

Подошла толпа мужиков. С ними Данилка. Иван Данилович вогнал в сосну топор, рукавом смахнул со лба пот. Данилка указал на стоявшего рядом Гаврилу:

- Василискин отец смердов из своей деревни привёл.

Калита обежал быстрым взглядом толпу.

- Деревня большая, сколь же дворов?

Гаврила не успел ответить, как вперёд вышел Петруха.

- То не совсем так, велик князь. Не все тут из деревни. Из деревни вот они. - Он указал на Гаврилу и его мужиков. - А мы лесовики.

- Тати?

- Не тати. Кровь есть на нас, но токмо ордынская.

- Слух доходил, что разбой чинили вы и на боярских вотчинах.

Глядя в глаза Калите, Петруха твёрдо ответил:

- Случалось и так, велик князь.

Иван Данилович погладил бороду, вытащил запутавшуюся в волосах щепку. Снова, уже медленно, обвёл глазами толпу. И, обращаясь к Данилке, сказал:

- Отведи их, десятник, к дворскому. Тот приставит к делу, кто чему разумеет.

Глава 2

САДОВНИК ХАНА УЗБЕКА.

ГЛАЗА И УШИ КАЛИТЫ В ОРДЕ.

ЛУКА ВЕЗЁТ НЕДОБРУЮ ВЕСТЬ.

По тенистой дорожке ханского сада, потупив седую голову, брёл дед Петро. Нестерпимо болели ноги, ныла старая рана в груди, полученная давным-давно, в тот проклятый день, когда угоняли его из подмосковного леса в ордынский полон.

Дед Петро медленно переставлял узловатые ноги, время от времени останавливался в задумчивости и тут же снова шёл. В глубине сада, в густых зарослях, показалась маленькая глинобитная каморка с плоской восточной крышей. Лет двадцать назад оказал хан Узбек своему садовнику милость, разрешив построить жилье на ханском дворе.