Рус. Заговор богов - [72]

– …сти, Величайшая, за гордость мою непомерную, – горячо бубнила коленопреклоненная Гелиния, не заметив пробуждения мужа. Молилась тихо, стараясь его не потревожить. – За то, что забыла материнский долг, за все прости, Величайшая! Молю тебя, верни мне сына, я пожертвую тебе все! Меня забери, но верни, умоляю тебя, помоги вернуть Гнатика! Душу мою возьми здесь и сейчас! Величайшая Гея, добрейшая из богинь, я ни на строчку не отступлю от твоих заветов… – И продолжала, и продолжала, повторяясь, но стараясь придерживаться канона.

По мере слушания Руса все сильнее и сильнее обуревала ярость. Не на любимую жену, нет! Видя ее прямую спину, сердце, наоборот, ныло от жалости, а вот на бездушных вечных сущностей поднималась злость. Боги всегда пытаются поиметь с человеков все, чего им не хватает до абсолютного всемогущества, и им всегда мало. Гея не являлась исключением. Пусть она и сформировалась благодаря чаяниям ее почитателей относительно заботливой; можно сказать, стала матерью всего мира – и в прямом и в переносном смыслах, – но жажда божественного всевластия у нее не исчезла.

– Солнышко мое! – Подскочив к Гелинии, он обнял жену, прижал ее голову к своему ухающему сердцу и тем самым заставил замолчать. Она, все еще пребывая в молитвенном упоении, слабо сопротивлялась. Ее взор оставался погруженным в себя. Тем не менее Гелиния прошептала:

– Я тебя разбудила, Русчик? Прости меня. Прости за все… за… – имя «Гнатик» произнести не смогла, а только, сбросив наконец молитвенный полутранс, сильно прижалась к мужу, буквально зарывшись лицом в его мятую пропитанную двухсуточным потом кушинарскую рубашку, словно пыталась спрятаться, отгородиться от злобного мира.

В груди Руса остро защемило, как будто все органы разом скрутили и сдавили в бездушных тисках. Жалость перемешалась с любовью, с невиданной силой вспыхнула тоска о сыне. И все это было приправлено злостью на всех небожителей. Лоос представлялась только одной из многих.

– Я верну нашего Гнатика, обещаю, – сквозь ком в горле вымолвил он. – Не кори себя, милая, ты ни в чем не виновата. А вот другие… – Рус на мгновение еще сильнее, до хруста в костях сжал Гелинию.

Она ойкнула. Муж ослабил руки, успокаивающе-ободряюще погладил ее по спине и виновато отстранил.

– Я пошел к ним, жди меня, – зло процедил он. Его мутило. Ярость, с трудом подавляемая при общении с супругой, глушила разум.

Объяснение Гелиния не поняла, но сказать ничего не успела: повеяло колебанием Силы Эледриаса, и муж на глазах растаял, растворился в ней…

Как ни надеялся Рус на свою Волю, но появиться в чертогах Эледриаса не получилось. Без приглашения – увы. Вместо увитой орхидеями беседки, вместо зеленой полянки, усыпанной красивейшими цветами, он очутился в сплошном изумрудном мареве, которое густотой напоминало плотную сметану, которую можно было резать и мазать на хлеб. Только Русу почему-то пришло в голову, что, пожалуй, бутерброда не выйдет – с куска соскользнет, свалится. Представил, как судорожно ловит склизкую пластинку, которая не хочет даваться в руки. И взревел.

Вместе с криком уходила ярость и прояснялся разум. Откуда лился звук и лился ли в принципе – неизвестно. Свое тело Рус не видел, да и вовсе не задумывался о такой мелочи. Было четкое ощущение собственного «Я», и того достаточно.

«Что же ты, Владимир Дьердьевич, не попытался ломануться сразу к Лоос, а? – Мысли наконец-то зазвучали более-менее четко и, понятное дело, язвительно. – Испугался, потому-то и типа к дружку за подмогой полез. А какой он тебе друг, а? Защитник и Освободитель, твою вселенную! Тьфу, думать противно. А отчим? Хах! Смешно говорить, но к нему стоит пробовать. Хотя все они, сволочи, одним миром мазаны, дарки бы их задрали! Знаю же об этом». Но все равно, почти не задумавшись, Рус ухнул, как ему показалась, куда-то в Бездну.

Теперь он видел кроваво-красное небо без светила, а под ногами – и конечности, черт побери, появились! – лежала раскаленная потрескавшаяся земля, прожигавшая даже через сапоги из кожи дракончика, которые удивительным образом не дымились и не думали плавиться. Рус рефлекторно попрыгал, что не уменьшило его страданий; ругнулся, догадавшись, что это очередная глупая френомовская проверка, встал ровно, усилием воли отрешившись от жгучей боли. Успел удовлетворенно отметить, что это получилось – ступни гореть совсем перестали, – и нагло крикнул:

– Эй, папаша!

Пару секунд подождал. Как и предполагал – ответа не последовало.

– Ну-ну, отчим мой названый, – теперь заговорил обычным голосом. Разве что не скрывая сарказма. – Ага, типа «воин должен сам преодолевать» и все такое. Знаю, слышал. А какого же черта ты тогда паучиху на бой вызывал? «Чисто посмотреть на ваш спарринг»? – Эти слова Рус преувеличенно прогундосил, при активной издевательской «распальцовке». – И что? Удовольствие поимел? Поимел, поимел! Я знаю: самому битва понравилась. И вот лишил я ее Силы. Ну, большей части. Так она, тварь членистоногая, связалась с Падальщиком! Сына у меня украла, гадюка. Ты как, папаша, не поможешь?

Злость все еще продолжала рвать его нутро, но и в таком состоянии Рус помнил, что имена Богов, в реальностях любых из них, лучше не называть. Это чревато тем, что сущность может откликнуться, да во всей своей мощи. Хорошо, если придет просто поговорить. А если воспримет призыв, как вызов на бой? К Эледриасу он шел, желая и надеясь попасть в его чертоги. Не получилось, и хвала богам, что разум его перекрыло, и он просто заорал. С Защитником и Освободителем, надо честно признать, отношения у пасынка Френома были скользкие. Другое дело – «отец».