Румянцевский сквер - [33]

Шли долго, а может, просто от усталости казалось, что долго. Лес вдруг расступился, на открывшейся местности возникла притуманенная полоска насыпи. То была железная дорога.

Ну вот, вышли, значит. Выполнили боевую задачу. Но что-то незаметно, чтобы Вторая ударная выдвинулась навстречу. Не слышно было звуков боя, только доносились с юга, из-за железной дороги, редкие пулеметные очереди — беспокоящий огонь, какой всегда бывает по ночам на переднем крае.

Колчанов вопросительно посмотрел на Малкова. Тот стоял, прислонясь к сосне, по колено в снегу, черный автомат косо перечеркивал по груди белый полушубок. Какие мысли текли в его контуженой голове?

Кто-то из десантников бил кресалом, пытался высечь искру на вытянутую из патрона паклю. Малков вдруг обернулся, зло крикнул:

— Не зажигать огня! — И добавил слова, каких никто от него прежде не слышал.

Потом велел двигаться вдоль железной дороги вправо — к станции Аувере. Но вскоре боевое охранение, шедшее впереди, доложило: под ногами чавкает вода, один боец провалился, еле вытащили, — словом, болото.

Опять задумался Малков. Среди бесконечных туч, раздвинутых ветром, открылась тонкая скобка луны в последней четверти — небо будто взглянуло желтым прищуренным оком на группу бездомных людей в ночном лесу и, ужаснувшись, поспешило затянуться наплывающими облаками.

— Колчанов! — позвал Малков. — Вот что. Сейчас перейдем желдорогу. Задача — пробиться через линию фронта к своим. Ясно?

— Так точно.

— Теперь, — продолжал старлей. — Если меня убьют, примешь командование. Если прорвешься, доложишь: десант задачу выполнил. Несмотря на сильное противодействие противника. Ясно? Выполнили задачу!

— Ясно, — сказал Колчанов.

Железную дорогу перешли без помехи. Снег по ту сторону насыпи был чуть не по горло. Выбирались из снежной ванны долго. А когда, продравшись сквозь полосу тугого, как бы остекленевшего кустарника, вошли в лес, увидели бревенчатую избушку, явно нежилую, с двумя пустыми, без стекол, глазницами окон. Это было спасение. Холодно, конечно, но — крыша над головой и дощатый, хоть и щелястый и замусоренный, пол под ногами. Малков назначил часового, остальные легли, вещмешки под голову, в обнимку с автоматом. Храпом, трудным дыханием смертельно уставших людей наполнилась изба, но и во сне им не было покоя. То один вскрикнет от страшного сна, то другой. А вскоре часовой вошел в избу и разбудил Малкова: со стороны Нарвы прошла мотодрезина. Малков взглянул на часы, было двадцать минут четвертого. Он велел часовому лечь отдохнуть, а сам вышел наружу, в ночь, продутую ветром, чреватую бедой. Меж сосен смутно виднелась железнодорожная насыпь. Было тихо. Только потрескивали, качаясь, промерзшие деревья. Где-то неподалеку заурчал мотор. Ветер донес голоса, слов было не разобрать, но ясно, что говорили по-немецки.

Надо уходить. Искать, пока не рассвело, дырку, щель в немецком переднем крае и прорываться к своим, к федюнинцам.

Шли осторожно, молча. Лес тут был вовсе реденький, где вырубленный, а где побитый огнем. Вскоре боевое охранение наткнулось на дзоты, соединенные траншеями, поодаль торчали длинные стволы гаубиц. Перекликались немцы-часовые. Десантники, незамеченные, обошли батарею широким полукругом. И опять наткнулись на дзоты. Только начали отползать назад, в лесочек, как поблизости вспыхнули красные высверки, звонко ударили пушки. А вот и привет от своих: в лесочке загрохотали разрывы ответных снарядов. Свистели над головами, полузарывшимися в снег, осколки. Ух-х! Тр-рах-прах-трах! Весело лежать под огнем своей артиллерии. А может, оно и лучше — не от немецкого металла, а от родного…

Меж сосен уходили куда-то вбок три немецкие самоходки, «фердинанды», продолжая вести огонь. Потом артиллерийская дуэль умолкла. Близко, близко были они, федюнинские позиции, — а как добраться?

Десантники оказались в боевых порядках противника. В самой гуще «Танненберга» проклятого.

Остаток ночи прошел в непрерывном движении. Около шести тот участок немецкого переднего края, вдоль которого пробирались, как призраки, десантники, вдруг ожил. Настойчиво строчили пулеметы, в темном небе быстро, жадно переплетались разноцветные трассы. Десантники залегли, наблюдая. С разгаром боя в их измученных душах всплывала новая надежда: наши пошли на прорыв…

Оглушающе звонко ударил орудийный выстрел. Один из чертовых «фердинандов» полз по редколесью, ломая кусты и деревца, его длинная пушка, развернутая к переднему краю, дергалась, извергая огонь и дым. Грузно оседая в снегу под тяжестью массивной башни, взметая из-под гусениц лесной прах, самоходка приближалась, разворачивалась грязно-белым боком.

— Связку гранат! — крикнул Колчанов. — Пихтелев, ты где? Есть у тебя гранаты?

— Четыре штуки, последние, — послышался спокойный голос Пихтелева.

Он, полулежа, связывал ремнем гранаты — одна была трофейная, с длиннущей ручкой, — затянул накрепко и пополз к самоходке, наперерез ее ходу. Ветер наносил на десантников облако вонючих газов, пороховой дым. Яростно работала, громыхала бессонная машина войны.

Колчанов не видел скрывшегося за деревьями, в сугробах, Пихтелева. Нетерпеливо, каждым натянутым нервом ждал, не сводя глаз с самоходки. Вдруг полыхнуло огнем у левого ее бока, грохнуло, повалил бурый дым. Ревел мотор, «фердинанд» остановился, кренясь, медленно крутясь вокруг разорванной гусеницы. Из люка полезли артиллеристы в черном.