Румянцев-Задунайский - [14]

— Как матушка, здорова ли? — спросил он, подымаясь на крыльцо.

— Матушка у себя… — ответила графиня, озадаченная его неласковостью.

Румянцев на ходу снял плащ, бросил на руки подбежавшему лакею и направился в комнату матери с такой поспешностью, что супруга, сопровождавшая его, еле поспевала за ним.

Мария Андреевна давала какие-то распоряжения повару, Увидев сына, заголосила:

— Петруша! Родной мой!..

Он как-то неловко заключил ее в объятия, от избытка чувств не зная, что говорить. Мария Андреевна плакала, приговаривая:

— Он так тебя ждал!.. Так ждал!..

Когда волнение немного улеглось, Мария Андреевна, осушая платком глаза, сообщила, что сегодня устраивается поминальный обед, добавив при этом, что он, Петруша, приехал кстати — опоздал на похороны, так хоть на поминках побудет…

На поминальный обед кроме родственников съехалось много высших чинов, знавших покойного графа по совместной службе. Почтить память покойного приехал и фельдмаршал граф Апраксин, блиставший золотом и бриллиантами, да и вообще одетый не по случаю. Апраксину довелось вместе с Александром Ивановичем воевать против турок под началом фельдмаршала Миниха. Разгоряченный винами, он, не давая говорить другим, с упоением рассказывал, как это было, и рассказывал не столько о заслугах покойного, сколько о себе, своих подвигах, за которые был пожалован орденом Святого Александра Невского.

Румянцев сидел насупившись. Ему не нравился разговор, затеянный за поминальным столом. Все эти чины, и Апраксин в том числе, по-настоящему не знали отца, никогда не были его друзьями. Они приписывали ему те черты, которых в нем не было, хвалили то, что было слабостью его характера.

Стараясь не привлекать к себе внимания, Румянцев тихонько вышел из-за стола и направился в родительский кабинет — ту самую комнату, где отец провел последние дни свои. Он испытывал желание побыть наедине с самим собой.

В комнате было прибрано и уже ничто не напоминало о недавних похоронах. В простенке висел портрет в широкой раме, увитой черным бархатом. Подняв к портрету свечу, Румянцев вздрогнул от неожиданности: ему показалось, что он увидел в нем самого себя. И только присмотревшись внимательней, понял, что это портрет отца.

Отец был изображен в генеральском мундире, при орденах, и имел вид строгий, озабоченный. Глаза его смотрели в упор, и было в них что-то трогательно-укоризненное. «Что ж ты опоздал, сын мой?» — как бы спрашивал этот взгляд.

У Румянцева закололо в горле. Он поставил свечу на подоконник, сел на стул и прикрыл лицо руками, ожидая, когда пройдет болезненно-неприятное ощущение. Так сидел минут десять. Потом снова посмотрел на портрет. И опять немой вопрошающий взгляд: «Что ж ты опоздал, сын мой?»

Неведомая сила заставила его опуститься перед портретом на колени. «Прости меня, батюшка! За прежние сомнения… За то, что опоздал… За все, за все…»

Часть вторая

Глава I Опасный противник

1

— Как вы уже изволили слышать, господа, прусский король Фридрих Второй пошел войной на Австрию и ее верную союзницу Францию. Сим вероломным действом король бросил вызов и Российской империи, у которой с названными государствами великая дружба имеется… Долг повелевает нам принять сей вызов. Ежели не сделаем этого, король возомнит в себе опасные намерения; усилившись в Европе, он будет потом угрожать Курляндии, землям российским… — Так говорил канцлер Бестужев-Рюмин на конференции высших сановников, учрежденной по повелению ее величества императрицы Елизаветы Петровны. Говорил веско, убедительно, то наклоняя голову в сторону великого князя Петра Федоровича, как бы желай заручиться его одобрением, то, когда это было нужно, эффектно вскидывая руки перед прочими участниками столь высокого собрания с таким выражением на лице, которое говорило: знаю, войны вам не хочется, а воевать все ж придется… Он умел говорить, этот великий хитрец!

Прошло около восьми лет с тех пор, как между европейскими монархами разрешился спор об австрийском наследстве. Фридрих Второй отвоевал тогда себе довольно жирный кусок. Уж кому-кому, а ему следовало бы успокоиться. Ан нет, большего захотел…

О новых захватнических намерениях короля в Европе поняли еще в январе 1756 года, когда между Пруссией и Англией была заключена Вестминстерская конвенция. В ответ на эту сделку Австрия заключила договор с Францией. Идя на такой шаг, австрийская Императрица Мария Терезия как бы предупреждала прусского монарха: сохрани благоразумие, если нападешь, я буду не одна… Фридриха Второго это не остановило. Его войска вошли в Саксонию, армия которой сдалась ему на милость.

— По нашим сведениям, — продолжал канцлер, четко выговаривая каждое слово, — Фридрих Второй собирается обменять захваченную Саксонию на Чехию. Кроме того, он рассчитывает посадить герцогом на курляндский престол своего брата Генриха. Но и это не все. Главная цель короля — превратить Польшу в вассала Пруссии, завладеть прибалтийскими землями.

Слушали его сановники и дивились: до чего же поднялся человек! А давно ли, изгнанный из двора вместе со своими ставленниками немцами-«временщиками», он лебезил перед всеми, искал новых покровителей? Многие тогда посмеивались, говорили, что прежней власти ему больше не видать. Зря посмеивались. Он снова у власти. Императрица, которая раньше и слышать о нем не хотела, теперь без него шагу не делает. Что касается тех, у кого он когда-то искал покровительства, теперь они сами ищут пути в его кабинет.