Румпельштильцхен - [94]

— Да. Это было вечером в пятницу, одиннадцатого января.

— Он тогда был один?

— Я здесь не намерен выслушивать…

— Заткнитесь, Маршалл, — строго приказал Блум. — В данном случае никакие ваши дурацкие права не нарушаются. Так, миссис Гибсон, он остановился у вас один?

— Да.

— А когда он уехал из вашего мотеля?

— Вчера поздно вечером.

— В котором часу это было?

— Примерно в половине одиннадцатого или около того.

— Итак, миссис Гибсон, вы можете сейчас рассказать мне вот о чем, скажите, а на протяжении всего времени проживания в вашем мотеле мистер Маршалл что, так и оставался всегда один?

— Я не желаю ничего этого больше слушать, — воскликнул Маршалл и внезапно вскочил на ноги.

— Сидеть! — скомандовал Блум.

— Еще чего! А я не желаю сидеть! Вот вы, вы же ведь юрист, — заговорил он, обернувшись ко мне, — так хоть вы-то скажите ему, что я желаю, чтобы он перестал.

— Так ведь он же не вас допрашивает. И к тому же он вас еще ни в чем не обвиняет, — принялся объяснять я, — так что он не обязан…

— Нет? А как же это тогда называется, если он вдруг вот так притаскивает с собой кого-нибудь сюда и…

— К вам этот закон абсолютно никакого отношения не имеет, — ответил я, — так что даже думать об этом забудьте. Если он сочтет нужным, то он имеет право требовать, чтобы у вас был взят анализ крови, он также имеет право снять у вас отпечатки пальцев, сфотографировать вас, измерить ваш рост, надеть на вас шляпу или пальто, попросить вас достать пальцем до носа, собрать монеты, дать вам прочитать вслух заранее написанные им слова — и также выслушать свидетельские показания. Вот когда очередь дойдет до вас, тут вы уже сможете отказаться отвечать на вопросы. Но ведь он с вами еще не разговаривает. Я со своей стороны могу порекомендовать вам, мистер Маршалл, просто молча и спокойно все выслушать.

Маршалл снова уселся на койку, и тогда я понял, что это был конец для него. Все, он проиграл. В его покорном отчужденном взгляде, в том, как он сидел теперь, было что-то такое, что подсказывало мне, что присутствие духа покинуло его, и это был конец. Он определенно знал, что миссис Гибсон скажет в следующий момент, он знал, что Блум устроил все так, что в данной ситуации у него не было ровным счетом никаких прав, и что теперь от него самого уже ничего не зависит, и что ничего больше он не сможет сказать в опровержение. Это было концом долгого пути, берущего начало в Валдосте, штат Джорджия одиннадцать дней назад, а возможно даже и задолго до того.

— Миссис Гибсон, — сказал Блум, — он так и оставался один все время пребывания в мотеле «марджо»?

— Нет, он не всегда был один.

— Вы можете..?

— Ладно, — сказал тихо Маршалл.

— Вы можете мне сказать, кто еще был там с ним?

— Маленькая девочка.

— Когда она появилась у него?

— В воскресенье ночью, тринадцатого января.

— Вы можете описать?

— Ладно, — снова проговорил Маршалл.

— Вы можете описать, как выглядела эта девочка?

— Девочка лет шести-семи, у нее были длинные черные волосы. Она была одета в длинную ночную рубашку, я видела, как он нес ее от машины к…

— Ладно же, черт побери! — заорал Маршалл.

В камере воцарилась тишина.

— Вы желаете мне что-то об этом рассказать? — спросил Блум.

— Да ведь вы и так уже все знаете, чтоб вас…

— А вы все равно расскажите, — на этот раз несколько мягче сказал Блум.

— Да, это я убил их, — проговорил Маршалл и перевел взгляд на свои руки. — Я убил их обеих.

— Давайте же все-таки начнем с самого начала, — предложил Блум.

А началось это давным-давно, еще в Новом Орлеане, когда Эдди Маршалл, взяв за основу обычную солому практически на деле и не существующего вокального таланта Виктории Миллер, превратил ее в чистое золото трехмиллионного тиража трех ее альбомов. А взамен за это Викки удостоила его своим вниманием (о чем, кстати, уже рассказывал ее отец). Итак, они были любовниками, и отношения их продолжались до тех пор, пока слава и настойчивые ухаживания Кенига, а также все эти знакомства с его знаменитыми приятелями, не вскружили ей голову, и тогда Викки решила, что замуж выходить ей следует именно за Кенига. За месяц до их свадьбы они с Маршаллом в последний раз (по крайней мере сам Маршалл так считал) занимались любовью (на этом эпизоде миссис Гибсон отвернулась от него и в ужасе тупо разглядывала стену в коридоре сквозь решетку камеры). Возвратившись после медового месяца, Викки позвонила Маршаллу и объявила, что беременна. От него.

— От вас? — переспросил Блум.

— От меня.

— Мистер Маршалл…

— Это был мой ребенок. Она была замужем за Тони всего неделю, а ребенок тот был моим — с того последнего раза, когда мы были с ней вместе. И она убила его. Она так упиралась над этим альбомом, нашим последний альбомом!.. а ведь знала, что беременна, но все же работала на износ. Вот и получился выкидыш, а все из-за того, что она сама упахивалась, да и всех остальных доводила до изнеможения. Она убила моего ребенка.

Сразу же после того, как Викки перестала записываться, а группа «Уит» распалась, он уехал из Нового Орлеана и осел в Нэшвилле на одной из небольших компаний, занимавшихся звукозаписью («Я был настоящим гигантом, работавшим на той фирме среди одних лилипутов») и после краха этой компании, ему наконец удалось устроиться на место диск-жоккея в Джорджии. В 1973 году, после пятилетнего перерыва, он снова приехал в Новый Орлеан. Она все еще была замужем за Кенигом, но брак их уже давно трещал по всем швам, и когда Викки пришла проведать Маршалла в отель «Роял Сонеста», где тот остановился, она заявила, что вот уже несколько месяцев между нею и мужем нет никаких отношений. И разумеется неизбежно она снова оказалась в постели у Маршалла. И конечно же неизбежно, или это ему просто так тогда казалось, она снова забеременела. Через два месяца после той встречи она снова позвонила, чтобы рассказать ему последние новости и снова объявить о том, что и на этот раз ребенок этот, несомненно, его.