Румпельштильцхен - [5]

— Вот тебе и «ну», — сказала Викки мне в ответ, и оба мы замолчали.

Мы уже ехали по Козвей. Справа и слева от нас простирались воды залива, и из машины мне были видны огни нескольких стоявших на якоре яхт. Мы молчали всю дорогу, пока проезжали по мосту. Я остановился у светофора на пересечении Кортез-Козвей и 41-го шоссе. Молчание начинало затягиваться. К моему дому вела дорога, сворачивающая налево и ведущая на север; к дому Викки шло шоссе, уходившее вправо от перекрестка. А стоять на самом перекрестке у светофора на углу Кортез и 41-го шоссе приходилось всегда долго.

— Но выход-то мы могли бы найти… — я заговорил первым.

— Да?

— Сначала заедем к тебе за травкой, если только за этим дело стало…

— Да?

— А потом вернемся ко мне.

— Угу.

— Если, конечно, тебе этого хочется.

— Но мне очень хочется для начала закурить косячок, понимаешь?

— Отлично, если все упирается только…

— Так что давай, если это не трудно…

— Совсем не трудно…

— Тогда заедем сначала ко мне…

— Разумеется, так мы и…

— И я еще только заодно посмотрю, как там Элли…

— В этом даже что-то есть…

— И я еще попрошу няню задержаться ненадолго.

— А может быть она согласится остаться у тебя на всю ночь, — предположил я.

— Нет, вряд ли. Ей всего лишь пятнадцать.

— Ладно, тогда скажи ей…

— Я скажу ей, чтобы она задержалась еще на два или три часа — так нормально?

— Замечательно, — одобрил я.

— Вон свет зажегся, — сказала Викки.

— Что?

— Зеленый свет.

Всю дорогу от 41-го шоссе до Кросс Ривер Мол и затем еще на восток до самого дома Викки перед глазами моими то и дело проносились самые сладкие и соблазнительные видения. Еще бы! Мы были знакомы уже целых три недели и еще два дня, и за это время нам всего два раза удалось куда-то выбраться вместе: первый раз в ресторан, а во второй раз — на вечерний сеанс в кино. Как раз во время нашего второго свидания (ненавижу это слово) мы уже было очень удобно расположились на диване в гостиной ее дома, но тут в эту комнату вдруг вошла шестилетняя Элисон. Она терла кулачками глаза, и ей было очень интересно узнать, что же это за красивый дядя, и потом еще она попросила разрешения показать мне рисунки, которые она в тот день нарисовала в школе. Мне было показано четырнадцать рисунков. Это были очень неплохие рисунки. Я не знал даже полного имени маленькой нахалки — после развода Викки вернула себе свою девичью фамилию — но я тем не менее в душе проклинал эти ее изумительные способности к рисованию. А еще ей очень хотелось узнать, почему это вдруг у мамочки расстегнута блузка. Викки была без бюстгальтера; я сделал для себя это открытие за пятнадцать минут до того, как Элисон так не вовремя появилась в гостиной. Викки застегнула пуговицы, а Элисон уселась на ковер перед нашим диваном и начала опять водить по бумаге своими пастельными мелками, при этом ее длинные темные волосы постоянно спадали ей на глаза. Часы на каминной полке показывали уже без десяти час. Между прочим, ночи. Я спросил у Элисон, а не кажется ли ей, что сейчас уже самое время отправиться спать, чтобы завтра она могла бы легко проснуться пораньше и отправиться на солнечный пляж прямо с самого утра. Элли ответила мне на это, что она терпеть не может ходить на пляж. («На солнце я становлюсь красной как рак», — она прямо так и сказала). У Элисон был врожденный талант к рисованию. Часы прозвонили половину второго, и к этому времени она успела нарисовать для меня еще семь рисунков. Когда же она наконец зевнула, угасшая было во мне надежда на лучшее, возродилась с новой силой. Но Элисон просто-напросто вышла на минутку в кухню, чтобы сделать себе там бутерброд с арахисовым маслом и вареньем. Она и мне предложила откусить от него. Короче, ушел я оттуда в два часа ночи, размышляя по пути, какое наказание может угрожать мне за искусание шестилетних девочек в целях самообороны. Лучше всего было спросить об этом у Бенни Вайса, ведь он как-никак адвокат по уголовным делам.

Но уж сегодня ночью… Ох, сегодня!..

Все предзнаменования успешного исхода сегодняшнего вечера были налицо. Начать хотя бы с того, что Викки пригласила меня на свои самые первые концерты в «Зимнем саду», и, кажется, сделано это было ею преднамеренно, и отнюдь не случайно. Викки выбрала именно меня, чтобы именно я смог разделить с нею это значительное событие в ее жизни, ведь она снова пела перед зрителями — нет, постойте, она ведь никогда не пела «живьем», она же сама мне в этом призналась — но тогда все равно она снова пела, снова после почти двенадцатилетнего перерыва. И теперь она выбрала меня, чтобы я помог разделить с ней все те чувства, что это значительное событие оставило в ее душе. И все, о чем она просила меня и было-то всего-навсего разрешить ей заехать домой за травкой, которая наверняка поможет ей расслабиться в моей уединенной гостиной, и мы оба будем сидеть там, накуриваясь до безумия (сам я начал время от времени покуривать марихуану только после развода), и вот как раз в это время я сначала сниму с нее этот голубой кардиган, а потом и тонкую блузку из белого шелка, и уж тогда я снова смогу увидеть ее изумительной формы грудь, до которой мне удалось лишь слегка дотронуться в прошлую пятницу (перед тем, как Элисон появилась в гостиной и обратила внимание матери на то, что один из ее упругих сосков уже собрался оказаться снаружи), а затем на полу окажется синяя юбка и колготки — я терпеть не могу колготок; я считаю, что кто бы там ни оказался их изобретателем, но уже за одну эту придумку его следовало бы немедленно пристрелить, поставив рядом с ним к стенке заодно и того, кто придумал эти идиотские электрические сушилки для рук, что теперь развешаны повсеместно на стенах мужских туалетов по всей Америке — и потом мы бы вместе пошли ко мне в спальню, где я откинул бы покрывало с постели, и мы скользнули бы в прохладу свежих простыней и уже наконец-то смогли бы познакомиться поближе. Мысль об этом меня чрезвычайно возбудила, и я вел машину намного быстрее, чем следовало бы; полицейские в Калусе, штат Флорида, не отличаются особой снисходительностью к гонщикам, подобным мне.