Румпельштильцхен - [4]

Если быть до конца честным, пела она ужасно.

— И как я сегодня? — спросила она.

Мы ехали в моей «Карманн-Гиа», двигаясь по кольцевому шоссе Люси-Сэкл. Часы в машине показывали время — 23:05. Викки сменила свое концертное платье на повседневную одежду; на ней была темно-синяя юбка, открытые лодочки на высоких шпильках, белая блузка и светло-голубой кардиган. Они сидела в довольно свободной позе, закинув ногу на ногу и нервно покачивая при этом ступней. В жизни кроме Викки мне приходилось знавать еще одного человека, которому приходилось выступать на публике. Это был студент университета в Нортверстерне, подрабатывавший по выходным в зале, где проводились кулачные бои. В его задачу входило развлекать публику в перерывах между поединками. После каждого такого выступления нервы у него были взвинчены до предела, и казалось, что он весь вибрирует, словно высоковольтный провод под напряжением. С Викки сейчас творилось нечто подобное, она сидела рядом со мной, и ее откровенно била дрожь. И это было мне на руку, потому что в тот день я рассчитывал наконец-то затащить ее в постель.

— Ты были просто неотразима, — сказал я.

— Как ты думаешь, им понравилось?

— Конечно, они все были просто без ума от тебя, — ответил я.

— Я уже как-то подумала об этом, но, ведь нам не дано предугадать…

— А разве ты сама в этом не уверена?

— Нет, абсолютно нет.

— Но ведь ты же сама слышала, какие были аплодисменты, — продолжал я настаивать на своем.

— Да, сегодня они действительно много хлопали, — согласилась со мной Викки.

Автомобильное движение на Люси-Сэкл все больше выводило меня из себя. Из ресторанов выходили на улицу засидевшиеся посетителя, и шумные компании великовозрастных деток съезжались сюда, чтобы присоединиться к сверстникам, веселящимся в двух расположенных недалеко от шоссе дискотеках. Поток автомашин на Сэкл был всегда очень напряженным. Днем здесь было невозможно припарковаться, а ночью — проехать. И вообще, вся эта чертова дорога была одинаково неудобна всегда и для всех, кроме, наверное, владельцев расположенных здесь разного рода маленьких магазинчиков, торгующих сувенирами, а также ювелирных магазинов и множества супермаркетов. Но со Стоун-Крэб на материк можно было попасть лишь по одному единственному шоссе, проходившему по изогнутому мосту, соединявшему Стоун-Крэб с Сабалом; и далее путь пролегал по кольцевой дороге на Люси, а там уж было можно выехать наконец на Кортез-Козвей. Слева от меня неожиданно раздалась автомобильная сирена, и я быстро вывернул руль вправо и тут же тихо выругался, увидев, что с той стороны с нами поравнялась машина с компанией развлекающихся подобным образом подростков; сидевший рядом с водителем парень смотрел в нашу сторону.

— Как ты думаешь, они много разговаривали? — снова спросила у меня Викки.

— Ты о ком?

— О зрителях. Пока я пела.

— Нет, что ты!.. Это не принято.

— Правда?

— Ну… я хотел сказать… а разве ты сама не знаешь?

— Если сказать честно, то нет, — ответила она.

— Что ты имеешь в виду?

— Я никогда не выступала «живьем».

— Никогда?

— Никогда.

— Это когда твои записи стали хитами?

— Да.

— И ты не пела со сцены?

— Нет.

— Почему же?

— Эдди был против этого.

— Эдди?

— Мой продюсер. В «Ригэл Рекордс».

— А-а…

— Эдди тогда все говорил, что это может плохо сказаться на продаже записей. Ему хотелось, чтобы все шли и покупали мой голос в записи. Понимаешь?

— А может быть он в этом был и прав…

— О, разумеется! Знаешь, все-таки три «золотых» диска — это много.

— Конечно, — охотно согласился я.

— Но ты думаешь, я им понравилась, а?

— Они все были просто без ума от тебя.

— А я так волновалась… Это было заметно? То, что я волновалась?

— Ничуть.

— Я бы сейчас с удовольствием бы выпила чего-нибудь, — продолжала она. — И еще мне хочется травки. У тебя дома есть травка?

— К сожалению нет, — ответил я.

— Ну тогда может быть ты не будешь возражать, если мы сейчас отправимся ко мне?

— Ну…

В этот момент я думал о ее дочери. Я думал о том, что у меня дома нет шестилетней дочери, чья комната находилась бы на другой стороне коридора, как раз напротив маминой спальни. Я думал, что в моем доме есть прекрасный большой бассейн, в котором мы могли бы порезвиться перед тем, как приступить к делу более основательно. Я думал, что у меня в спальне стоит замечательная по своей величине, просто-таки королевских размеров кровать, и что как раз в то утро она была застелена свежим бельем, и еще я думал, что нам оставалось только забраться на это царское ложе, чтобы наконец свершилось то, что уже и без того манило нас обоих и в то же время раз за разом откладывалось вот уже на протяжении трех недель — а в действительности же, трех недель и еще двух дней, потому что познакомились мы на открытии галереи вечером в пятницу три недели назад, а сегодня было воскресенье — потому что пришло время в полной мере познать истинный потенциал наших отношений, и одновременно с этим все там же, на моем королевском ложе, сегодня ночью должен был завершиться период наших, так сказать, пробных ухаживаний, и уж там-то, в моем доме никакая шестилетняя девочка-ангелочек не будет бродить ночью по коридору и не станет просить мамочку дать ей попить. Я не хотел ехать к Викки, и мое это «ну…» неприкрыто указывало на это — едва дрогнувший голос и уловимые в нем нотки сомнения, говорящие скорее о нежелательности подобного решения, на самом же деле всегда были верными спутниками ничем непоколебимого упрямства.