Руководство джентльмена по пороку и добродетели - [15]

Чем угодно клянусь, в эту минуту я готов отрезать себе обе ноги, лишь бы немедленно получить бокал шампанского. Я верчу головой: где бродят все слуги? – и отвечаю:

– Мне совершенно плевать, кто тут собрался.

Перси хватает меня за рукав и разворачивает лицом к себе. При этом он случайно задевает тыльной стороной ладони мои пальцы, и мы шарахаемся в стороны, как вспугнутые жеребцы. Проклятый поцелуй всю мою жизнь разрушит.

– И совершенно зря.

– Тебе-то какое дело? – вскипаю я, вырывая руку из захвата. Галстук Перси перекосился, и на шее видна цепочка моих укусов. Дьявольски невыносимое зрелище!

– Не всем нам доступна роскошь плевать на чужое мнение.

Я морщусь.

– Отстань уже. Иди еще с кем поговори.

– И с кем же мне здесь поговорить?

– Ну хочешь, иди напитки разноси! – выпаливаю я, тут же об этом жалею и, пока он не успел ничего ответить, хватаю его за руку: – Прости, я не хотел…

Перси стряхивает мои пальцы.

– Вот уж спасибо, Монти.

– Я не хотел…

– Ты сказал то, что хотел, – и уходит прочь.

Все праведное негодование, которое я лелеял с того злополучного поцелуя, вытекает из меня, как масло в жаркий день.

Рядом вдруг снова оказывается Уортингтон, задумчиво чешущий голову под париком. Под его пальцами поднимается облачко крахмальной пудры.

– А где мистер Ньютон?

– Не знаю, – отвечаю я, борясь с искушением еще разок опрокинуть бокал себе в рот: вдруг на дне осталась капелька шампанского?

– Пойдемте, представлю вас герцогу Бурбону, – решает он, на удивление крепкой хваткой вцепившись в мой локоть, и тащит меня навстречу шагающему к нам мужчине. Тот довольно плотный и глядит хмуро. На нем ало-золотой камзол, голову рогатым вихрем окутывает светлый кудрявый парик. – Призываю вас, постарайтесь быть учтивым. Перед вами бывший премьер-министр юного короля. Совсем недавно ему по неизвестной причине дали отставку. Не поднимайте при нем эту тему.

– Да плевать мне, – отвечаю я. В голове будто далеким эхом стука цимбал звучат мольбы Перси проявить немного терпимости. Почувствовав укол стыда, я решаю для разнообразия попробовать себя в роли обходительного и светского юноши. Вдруг что-то да выйдет?

– Добрый вечер, господин. – Уортингтон ловко заступает дорогу герцогу, который собирался спокойно пройти мимо, и отвешивает ему короткий поклон.

– Bonsoir[3], посол, – отвечает герцог, едва удостоив его взглядом. – Вижу, вы в добром здравии.

– Рад вас видеть. Прекрасный вечер, не правда ли? Впрочем, иного я и не ждал. Очень, очень рад, что вы тоже здесь. Однако чего это я? Без вас здешние вечера не обходятся… – Бурбон явно был бы рад любому предлогу этого не слушать, а посол лепечет что угодно, лишь бы его удержать. – Почтит ли нас своим присутствием Его Величество?

– Его Величеству по-прежнему нездоровится, – отвечает герцог.

– Какая жалость. Мы, конечно же, молимся за его здоровье. Позвольте представить вам лорда Генри Монтегю, виконта Дисли. Он недавно прибыл из Англии.

«Будь терпимее», – раздается в моей голове голос Перси. Я выжимаю из себя самую искреннюю улыбку, на какую только способен, – в ход идут даже ямочки на щеках – и отвешиваю герцогу короткий поклон, как и посол. Кажется, я кого-то играю, копирую чужие движения, мимику, интонации.

– Рад знакомству.

– Взаимно, – отвечает герцог без малейшего намека на радость и смотрит на меня тяжелым взглядом, будто хочет пригвоздить к месту. – Вы же старший сынок Генри Монтегю?

Такое начало разговора никогда не доводило до добра, но я не расстаюсь с дружелюбной улыбкой:

– Да.

– Генри совершает гран-тур, – вставляет посол, как будто герцог может заинтересоваться и начать задавать вопросы, но тот делает вид, что не слышит, и ни на секунду не отрывает от меня изучающего взгляда. Волосы на загривке встают дыбом. Герцог невысокий, но плотный, я же не могу похвастаться даже этим, а под его острым, как меч, взглядом чувствую себя особенно маленьким.

– И как поживает ваш отец? – спрашивает он.

– Ах да, – льстиво хихикает посол, теребя пальцами запонку. – Ваш отец, Дисли, он ведь француз? Я и запамятовал.

– Вы с ним хорошо ладите? – спрашивает герцог.

По шее к спине стекают крупные капли пота, липкие от помады для волос.

– Не сказал бы, что ладим.

– Часто вы видитесь?

– В последнее время нечасто, между нами же целый Ла-Манш. – Сам бы перед собой шляпу снял: вышло остроумно и при этом не дерзко. Быть может, я и небезнадежен в светской болтовне.

Герцог, однако, даже не улыбается.

– Вы смеетесь надо мной?

Посол издает короткий судорожный всхлип, будто его душат.

– Нет, – быстро возражаю я, – нет-нет, что вы. Просто пошутил…

– Надо мной.

– Вы просто так выразились…

– Я как-то не так выражаюсь?

– Нет, я… – Я перевожу взгляд с герцога на посла. Последний пялится на меня с отвисшей челюстью. – Хотите, я объясню?..

Лицо герцога перекашивает.

– Я что, по-вашему, умственно отсталый?

Господь всемогущий, да что ж такое! Почему нить разговора выскальзывает из рук, извиваясь ужом, и уводит в неизвестном направлении?

– Кажется, я что-то не то сказал, – признаюсь я, натягивая милую виноватую улыбку. – Вы спрашивали про моего отца.

Герцог не улыбается в ответ.