Руководство джентльмена по пороку и добродетели - [13]

– Лорд Дисли. – Господин посол одаривает меня крепким рукопожатием, другой рукой придерживая за локоть, будто пытаясь приковать к себе. Осторожно выпутаться из захвата стоит мне немалых усилий. – Рад знакомству, дорогой мой лорд, очень рад. Я весьма… наслышан о вас от вашего отца.

Что ж, вечер начинается весьма и весьма уныло.

Перси посол вместо рукопожатия довольно демонстративно окидывает оценивающим взглядом с ног до головы, а затем обращается к Фелисити:

– О, мисс Монтегю, как же вы похожи на вашу матушку. Весьма миловидная женщина. И вы со временем расцветете, совсем как она.

Фелисити хмурится, будто не понимая, комплимент это или шпилька. Признаться, я тоже не совсем понял, но наморщенный лоб ее определенно не красит.

– Хватит тебе, Роберт, она уже прекрасна, – осаживает лорда супруга, вконец, кажется, смутив Фелисити.

Леди Уортингтон берет мою сестру за руку и заставляет круг прокружиться. Сестра ступает несмело, будто не совсем осознаёт, что ее заставляют делать, и явно не в восторге.

– Какое любопытное платье, – добавляет жена лорда-посла.

Я не могу сдержать хмыканья. Лорд Уортингтон косо на меня смотрит, и, что куда хуже, Перси тоже.

Пока старшая леди воркует, а юная – нехотя позволяет той ворковать, господин посол отзывает меня в сторонку и шепотом спрашивает:

– Ваш… кто он вам? – и кивает в сторону Перси. Тот очень неубедительно изображает, что ничего не слышит.

– Друг, – отвечаю я. – Это мой друг.

– Знает ли ваш отец? Он не сообщал, что с вами будет…

– Перси совершает гран-тур вместе со мной. Весь год.

– Ах да. Конечно же, мистер Ньютон! – обращается он уже к Перси, и скрыть удивление ему не проще, чем спрятать за пазуху боевой топор. – Я знаком с вашим дядюшкой.

– Вот как? – спрашивает Перси.

– Да, мы с ним когда-то приятельствовали. Тогда я, помнится, только приехал торговать из Ливерпуля, а он как раз вошел в Адмиралтейский суд. Но он ни разу не упоминал, что его воспитанник… – Он замолкает, только рисует ладонью круги по воздуху, как будто там сами собой соткутся нужные слова, и наконец меняет тему: – Вы ведь с мая в Париже, верно? Как вам город?

Я не отвечаю, и мне на помощь приходит Перси:

– Он очень… необычный.

– Париж – прекрасный, прекрасный город. Однако же еда здесь, признаться, не для наших желудков. В Лондоне кормят вкуснее.

– Зато в Париже мягче спится, – вклиниваюсь я.

– Идемте внутрь? – поспешно предлагает Перси.

Господин посол с прищуром оглядывает меня, хлопает по плечу и первым поднимается по ступенькам. Я бегом догоняю его, чтобы не идти с Перси.

Версаль – царство золота и безумной роскоши. Сквозь зал для игры в карты мы проходим в зеркальную тронную залу. Куда ни кинь взгляд, всюду либо зеркала, либо позолота, либо ярко сверкающие фрески, будто выложенные драгоценными камнями. Из роскошных подсвечников капает горячий липкий воск. Зала освещена холодным металлическим светом, зеркала бликуют снежинками искр.

Часть собравшихся уже высыпала в сады, в душном воздухе висит легкая золотистая дымка цветочной пыльцы, взлетающей из-под ног. Вдоль садовых дорожек растут искусно и причудливо подстриженные кусты, меж ними алеют розы. За режущим глаза светом из дворца совсем не видно звезд, вместо них на ярких шелковых одеждах гостей пляшут похожие на золотые монетки отражения свечного пламени. Люди снуют по дорожкам или же стоят под открытым куполом в сердце Оранжереи. К ее стеклу, будто ладони, жмутся листья орхидей и кажущиеся размытыми цветки. Дамы пришли в платьях с кринолинами и оттого все как одна поперек себя шире, волосы у всех, и женщин, и мужчин, напудрены, завиты и покрыты лаком – и оттого все прически неподвижны, как у статуй. Из всех джентльменов без париков явились только мы с Перси. Моя шевелюра столь густа и темна и столь неотразима, когда ее треплет ветер, – я не намереваюсь прятать ее под парик, покуда она не растеряет своей красы.

Наше появление остается незамеченным. Тут и без нас достаточно безумия.

Супруга посла уводит от нас Фелисити, а мы с Перси остаемся с ее мужем. Я предпринимаю попытку уйти своей дорогой в надежде раздобыть бокал спиртного и заприметить кого-нибудь симпатичного: сперва строить глазки издалека, а потом я уж изыщу предлог уединиться и оголить чей-нибудь зад… Увы, Уортингтон ни на минуту не выпускает меня из поля зрения: представляет череде вельмож (все одинаковые – парик да пудра), заставляет слушать светскую беседу об английской ссылке поэта Вольтера, о повышении налогов для холостяков и о последствиях разрыва помолвки между юным королем Франции и испанской инфантой для взаимоотношений Габсбургов с Бурбонами.

«Тебе это до конца жизни слушать», – тихо-тихо подсказывает внутренний голос.

Мне никогда не давалось искусство убедительно говорить то, чего я не думаю, или изображать интерес к чему-то скучному, и я представления не имею, о чем со всеми этими людьми говорить. Я привык коротать такие вечеринки в компании Перси и хорошей дозы выпивки, а позже – еще в каком-нибудь не менее приятном обществе, но сегодня Перси со мной не разговаривает, а у господина посла обнаружилась неприятная привычка отгонять от нас всех до единого слуг с подносами вина и шампанского. В конце концов мне удается раздобыть бокал, но, едва я тянусь налить туда добавки, посол накрывает его рукой, даже не отворачиваясь от дамы, с которой беседует. Весь остаток их разговора я попеременно представляю, как запихиваю пустой бокал то ему в глотку, то ему же в зад.