Рукотворное море - [164]

По воскресеньям, когда завод не работал, Лазарь Александрович в компании с учителем Рудым и врачом псковского полка Федорченко ездил на свои покосы охотиться. Покосы находились в семи верстах от города, в лесной и болотистой местности, где были хорошие глухариные тока.

Они выезжали затемно по лесной дороге и рассвет встречали в лесу. В этот час в лесу сильно пахло хвоей и сырой землей.

Побродив в зарослях и по болотам, охотники подзывали собак и сходились завтракать к шалашу на коровинском покосе. Здесь на небольшой прогалине Лазарь Александрович разжигал костер, полковой врач Федорченко доставал бутылку с водкой, одним ударом в донышко вышибал пробку и при этом всегда говорил:

— Принимать по чайному стакану три раза в день.

Однажды Коровин, садясь к костру, сковырнул каблуком землю и под тонким слоем сероватого песку, нанесенного в половодье, увидал ярко-желтую глину.

— Смотри-ка, — сказал он учителю и поднял щепотку.

Для глины она была, пожалуй, слишком яркой, он растер ее пальцами на ладони, она растерлась легко и мелко и была скользкой, как тальк. Рудый тоже потрогал пальцем эту странную глину, а Федорчеико презрительно махнул рукой и попросил не мешкать с выпивкой. Водка, налитая в оловянную кружку, испарялась, кружка была одна, пить первым ему не полагалось как виночерпию, но вместе с тем и ждать неудобно было — он алкоголик и офицерский чин.

Теперь Коровин понял, почему на этом месте у шалаша не росла трава. Почва была неподходящая. Он стряхнул глину и взял кружку.

— За находку! — сказал, смеясь, Федорчеико.

Лазарь Александрович выпил, поморщился для приличия и передал кружку Рудому. Пока Рудый пил, он снова набрал в руку глины и, плюнув на ладонь, развел ее в слюне.

— Это краска, — сказал он.

— Вот и выкрась ею под хвостом у лошади, — сказал Федорчеико.

— А что вы думаете, Павел Яковлевич, такая вещь пригодится в хозяйстве.

— Бросай завод, открывай москательную лавочку, — сказал доктор.

Вообще-то говоря, у Коровина была давняя мечта — открыть собственный писчебумажный магазин, именно писчебумажный, а не какой-нибудь другой. Он рассмеялся, но собрал немного глины и положил в ягдташ.

— Ничего, — сказал он, — полы покрашу.

— Ты корове рога покрась. Так египтяне делали, — сказал доктор.

— Зачем — корове. Это вообще вещь хозяйственная.

Ванька Коровин родился и рос в желтом доме. Все здесь было выкрашено в желтый цвет. Ванька спал в желтой люльке, купали его в желтом корыте, кормили за желтым столом. Краска была яркая, прочная и хорошо подходила к дому, где все было такое же прочное, сделанное на век.

В тот год, когда родился Ванька, по всему Уралу искали медную руду. Богатейшие залежи окисленной самородной меди на Руднянке, эксплуатировавшиеся Демидовыми около двухсот лет, были наконец исчерпаны. Но остановить завод Демидов не мог, медным рынком завладел бы тогда Уркварт. Его заводы плавили медь, не чувствуя недостатка в руде.

В девяностых годах Уркварт впервые на русских заводах стал применять пиритную плавку[10]. Это позволило ему перерабатывать колчедан и обходиться таким образом без самородной меди. И Демидов мог бы на своем заводе, установив ватер-жакеты[11], способом пиритной плавки обрабатывать колчедан, но в Тагильском округе, несмотря на самые тщательные поиски, медного колчедана не удавалось найти.

А геологи Уркварта открывали все новые и новые залежи. Было ясно, что Уркварт владеет каким-то секретом.

В Нижнем Тагиле, в двухэтажном каменном доме, жили купцы Треуховы. Треуховых было три брата. Один ходил в армяке, в сапогах, обильно смазанных дегтем, носил пышную седую бороду и по внешности был человеком благообразнейшим и смиренным. Он водил знакомство с мелким людом, со старателями и горняками, был вхож в родовитые кержацкие дома, куда простому смертному попасть было нелегко. Второй брат был совсем иной складки. Он ходил в сюртуке английского сукна, в штиблетах на резинке, бороду брил и носил бакены. Его упряжка была лучшей в городе, на клубные вечера он являлся в смокинге, ни на рудниках, ни на приисках никогда не бывал и даже гордился этим, а иногда, подвыпив, хвастал и тем, что не знает даже, как выглядит вашгерд или забой в шахте. А третьего брата уже лет десять не видели в Тагиле. И уже забывали, как выглядит он. Только и было известно, что этот Треухов живет всегда в Париже и время проводит в кутежах.

Братья Треуховы, конечно, чуть поменьше, чем Уркварт, но тоже доставляли изрядное беспокойство Демидову. В сравнении с Демидовым они были кустарями, но кустарями, отлично понимающими значение промышленности. Из таких кустарей со временем вырастали крупнейшие заводчики и шахтовладельцы. Со своим капиталом в полмиллиона рублей они обращались ловко и прибыльно. Занимались они всяческими делами, но главным образом скупали золото, платину, серебро и добывали малахит для производства красок и ювелирных работ. Золото и платину они покупали любыми порциями, платили аккуратно, давали кредит, и, если Демидовы платили три рубля за золотник, Треуховы платили на полтинник дороже. Непосредственно всеми делами заправлял первый брат. Он ходил по старательским артелям, он командовал на рудниках. Был он честен, никогда не обвешивал, можно было прийти к нему в контору и, если не застанешь его, бросить мешочек с золотым песком в окошко, а потом прийти за деньгами. Поэтому к Треуховым носили золото даже демидовские старатели.