Рукотворное море - [120]

Среди дня набегает на меня старикан инвалид, нет, говорит, кричала женщина в саду, я, говорит, узнал точно. Испугалась овчарки, которую сторож спустил с цепи. Отдыхающие окончательно запутались.

И вот, понимаете, то ли мне смешно стало, то ли досада на дураков взяла, только я не выдержал и на другое утро признаюсь как на судебном заседании:

— Дорогие товарищи, это я кричал! Водится, видите ли, за мной такая слабость. Может, я нервный какой, может, мамка меня в детстве уронила, происходит, бывает, из меня по ночам такой страшный крик, что признаться совестно. Вы уж меня извините. О таких случаях даже в медицинских книгах писано. Считайте, если хотите, кричу бессознательно за все муки человечества.

Что же вы думаете? И это, я вам скажу, самое смешное — не поверили мне, идолы. Ни один черт не поверил. И только по дому отдыха пошла про меня слава почетная, если хотите. Дескать, я такой юморист, ради шутки не пожалею и родного отца.

Так вот я вам скажу, поддерживаю свою славу юмориста: не унывайте, братцы. Если храпун замолчит, у вас останется хорошая перспектива для ночного развлечения — проснуться среди ночи в холодном поту от животного, архаического крика…

Так как времени у нас хватало с избытком, рассказчики не торопились. Тем не менее за ночь успевали выступить два, три, а иной раз и человек пять. Некоторые, особенно охочие до эстрадной деятельности, независимо от таланта выступали по нескольку раз.

От «Тысячи и одной ночи» наша самодеятельность отличалась, во-первых, меньшей длительностью, потому что не век же сидеть в ожидании летной погоды; во-вторых, тем, что рассказчики были разные и все мужчины; наконец, в-третьих, никому из нас не грозила смертная казнь, если рассказ окажется низкого качества.

Предлагая сейчас читателям те из рассказов в Палате лордов, которые я запомнил, я снимаю с себя всякую ответственность за их качество. Что было, то было, только в таком плане я и прошу принимать все сказанное.

Среди ночных откровений попадались, естественно, и пустяковые, и, по-моему, достойные внимания. Одни были наивные или банальные, но другим нельзя было отказать в мудрости или в лукавстве. У некоторых рассказчиков даже чувствовался артистизм, — рассказывали как по писаному. Байки, истории и рассказы сопровождались, конечно, комментариями слушателей, одобрительными или недоверчивыми, как, например: «М-да!» — дескать, мол, ну и чепуховину ты городишь! Или: «Это, милый мой, история для «Крокодила». Подчас рассказчик заслуживал понукания: «Ну что вы тянете, голубчик, с ума сойти!» — и чувствовалось всеобщее напряжение. А иногда повествование сопровождалось зевотой слушателей (принимая во внимание позднее время и усталость аудитории, зевота, по-моему, сама по себе была вполне простительна). Иногда по ходу дела завязывались споры, — верно или нет поступил рассказчик или его герой, справедливо ли отношение к изложенным событиям, или рассказчик гнет не ту линию. Был среди нас толстый и важный малый с красивой сединой в волосах, сам он ни одной истории не рассказал за все время ночных бдений, но в кульминационных местах подчас произносил в поддержку очередного оратора многозначительную фразу: «Что, между прочим, и характерно». И этим как бы заявлял свое активное участие в нашей самодеятельности.

Все реплики, оценки или любые другие замечания я, однако, опускаю. Откидываю также все сопроводительные указания: кто говорил, как говорил, был ли говорящий молодой или средних лет, интересно или скучно рассказывал, кем был по профессии, куда и откуда ехал, если об этом он сам не упоминал, показалась ли мне его личность значительной или ничтожной, так же как всякие иные предваряющие посылки. Кто знает, может, мне удалось бы изощриться и порадовать читателей остроумными, едкими и даже важными сопроводительными ремарками. Не хочу, однако, сопровождать конферансом рассказы моих сожителей. Это походило бы на попытку придать им большую достоверность. Ну, а мне это ни к чему. Как сказал Геродот, если не ошибаюсь: «Я должен записать то, что рассказывают, но не обязан верить этому нисколько». И все тут.

Что же касается меня самого, то нужно сказать, что на протяжении всего времени, проведенного в Палате лордов, больше всего мне хотелось узнать, кто он такой, наш таинственный ночной мучитель, продолжавший в полночь молча входить в свою постель и затемно выходить из нее с царственной осанкой, не снимая ни азиатских сапог, ни ферганской тюбетейки.

НА СТАРОМ ЗАВОДЕ

На берегу большого пруда стоял старый железопрокатный завод. Собственно заводом он был раньше, а теперь считался всего лишь цехом металлургического комбината, находившегося за восемь километров отсюда, но местные жители называли его по-старому. Здесь было два вросших в землю, прокопченных здания, вокруг которых густо росла трава и паслись овцы и гуси. В том месте, где сваливали железные обрезки, водились белые грибы, и поэтому в столовке летом часто варили грибной суп. От пруда заводик отделяла высокая насыпь. В деревянной запруде, подводившей воду к турбине, так как один прокатный стан до сих пор работал силой воды, было много рыбы, и поселковые ребятишки целыми днями ловили ее удочками.