Рукотворное море - [112]
все выскочило из головы — и ни в зуб ногой. Даже весь мокрый стал. Пассаж! Слова не идут с языка. Что-то со мной случилось.
Вот тогда-то Катюха взялась за меня:
— Нельзя так распускаться! Мужчина ты или нет?
И так она влияла на меня успокоительно, что под конец санаторной жизни я вроде бы совсем поправился.
А вернулся в Москву — не склеивается мое существование. С моей бывшей пассией объяснение прошло спокойно. Она довольно легко согласилась не портить друг другу нервы, совместная жизнь не удалась — что ж, разойдемся, как в море пароходы!.. С отчаяния я возьми да и брякни телеграмму в Евпаторию — по-серьезному-то я и не продумал: так и так, мол, психическое состояние, нервный шок, ни за копейку гибну со всеми потрохами.
Сколько после этого прошло дней, я сказать не могу, только однажды открывается дверь, и на пороге комнаты — кто бы вы думали? Ну, естественно, она, Катюха Ниловна, из Евпатории собственной персоной.
Да, скажу я вам, к холостой жизни, как к свободе, нужно привыкать смолоду. А я почитай что всю жизнь был женатый. В доме всегда крутилась женщина на правах жены. Всегда! И потому и недели не понадобилось, чтобы Катюха полностью прибрала меня к рукам: этого не делай, того не слушай. И вот я уже и шага не могу ступить без этой поклонницы изящных искусств.
Перво-наперво она притащила из кухни ведро и в три воды вымыла в комнате пол. Потом пошла срывать со стен замызганные обои. Значит, хочешь не хочешь — принимайся за ремонт. Она сама все сделала — выбрала и купила обои, пригласила маляров, торговалась с ними. Уверенность в себе — вот чем она брала. Сразу ли она поставила себе целью прикарманить меня или потом ей в голову пришла эта мысль, но только своей цепкостью, житейской хваткой, не умом, нет, даже не лестью, а каким-то лисьим инстинктом доходить до своего она в два счета меня опутала, скрутила.
Другой скажет: нужно ей в ноги кланяться, она, дескать, спасла тебя от петли. А я так думаю теперь, что она-то меня и погубила!
Читал я с эстрады юмористические рассказы. Худо ли, хорошо ли, это было в моем характере, в моей стихии. Она заставила меня сменить амплуа. Она потянула меня на героику, на эпос. Эпохе соответствуют произведения масштабные. Нужно, чтобы перед публикой развертывалось полотно! И я согласился как дурачок!
Казалось бы, налицо непреодолимая сложность: где взять непривычный репертуар? Катюха и тут нашлась. «Войну и мир» Льва Николаевича Толстого она не предлагала. «Илиаду» старика Гомера тоже. Она раздобыла монтажные листы каких-то кинофильмов и сама состряпала из них фальшивую помпезно-героическую ораторию.
Известного московского композитора она упросила написать музыкальное сопровождение. И он создал нечто выдающееся — там тебе и литавры, там и скрипки, там и басы!
Никто бы не подумал, но это беспутное порождение пера и лиры пользовалось выдающимся успехом. От заявок на концерты не было отбоя. Я выступал соло с аккомпаниатором и своей программой занимал весь вечер. От аплодисментов дрожали стены зрительного зала, не соврать.
Конечно, кошмар это был неописуемый, положа руку на сердце. Нет, даже не кошмар. Говоря по-простому, это было чистое непотребство. Если бы записать на бумажные рулоны для механического пианино мою программу — куда бы ни шло. А для человека-исполнителя она была непереносима. Плоские, барабанные слова, патетические шутовские рулады, но я был на подмостках, был артистом, и мне хотелось верить, хотелось думать, что кому-то все это нужно, полезно.
— Видишь, как шикарно все получается! — ликовала Катюха.
А я молчал.
Все кончилось в один прекрасный день, и пусть земля будет пухом бездарным сценариям с их нахально вымученным пафосом. Но странное дело! Покончив с этой халтурой, я не нашел пути вернуться в родную атмосферу приличной юмористики. Даже не знаю, как это объяснить. Вдруг я почувствовал, что — все! Погасло во мне творческое горение, точно меня плотно прикрыло воздухонепроницаемым колпаком. Точно для других — да, а для меня юмористики больше не стало. Катюха пыталась предпринять что-то новое, старалась меня расшевелить. Ничего не получалось. Она — туда, она — сюда. И клянет меня — дескать, жизнь ей испортил, — и плачет. На какую-то минуту даже стало приятно: наконец-то и она растерялась.
Да, дорогие товарищи! Еще человек и не стар совсем, а артистизм потерян безвозвратно. Комическая, игривая история, слов нет. Так легко и беспечно обходил человек все препятствия и преграды, порхал по жизни с цветка на цветок, порхал и чирикал, ни о чем серьезно не задумываясь. Никого не боялся, ничего не страшился, гладкий, довольный собой, неунывающий. Удрал от жены. Старательно удирал от душевного рабства. И вдруг точно палку бросили ему под ноги на всем скаку!..
Теперь я всего лишь администратор выездных концертных бригад. Что меня погубило? Катюха с ее неистовой предприимчивостью? Или что-нибудь еще?
Да, я еще не стар совсем. Еще и до пенсионного срока не так близко. А горения нет. Нет огня. Погасло во мне пламя Прометеево. Я выдохся. Выдохся, как нарзан в откупоренной и забытой бутылке. Пуля на излете — вот кто я теперь. Отлетался, сокол ясный, закончил свои воспарения. Впрочем, разве я жалуюсь? Просто рассказываю комическую историю о времени и о себе. Что же, теперь, пожалуй, мне хорошо. Во всяком случае, все в порядке. Вот в затемненном углу на тахте посапывает в локоток моя Катюха. Если хотите знать, теперь я спокоен, благополучен… Но почему так быстро? Почему?
В книгу «Фарт» Александра Григорьевича Письменного (1909—1971) включены роман и три повести. Творчество этого писателя выделяется пристальным вниманием к человеку. Будь то металлург из романа «В маленьком городе», конструктор Чупров из остросюжетной повести «Поход к Босфору», солдаты и командиры из повести «Край земли» или мастер канатной дороги и гидролог из повести «Две тысячи метров над уровнем моря» — все они дороги писателю, а значит, и интересны читателям.
В этой книге известного советского прозаика Александра Письменного, скончавшегося четыре года назад, произведения, созданные как в годы первых пятилеток (рассказы «Буровая на море», «На старом заводе», «Повесть о медной руде»), так и в годы Великой Отечественной войны: «Была война», «Ничего особенного не случилось» и др.Книга воспитывает в молодом поколении гордость за дело, совершенное старшим поколением.Автор предисловия писатель Виталий Василевский.
Крупнейший кинорежиссер XX века, яркий представитель итальянского неореализма и его могильщик, Федерико Феллини (1920–1993) на протяжении более чем двадцати лет давал интервью своему другу журналисту Костанцо Костантини. Из этих откровенных бесед выстроилась богатая событиями житейская и творческая биография создателя таких шедевров мирового кино, как «Ночи Кабирии», «Сладкая жизнь», «Восемь с половиной», «Джульетта и духи», «Амаркорд», «Репетиция оркестра», «Город женщин» и др. Кроме того, в беседах этих — за маской парадоксалиста, фантазера, враля, раблезианца, каковым слыл или хотел слыть Феллини, — обнаруживается умнейший человек, остроумный и трезвый наблюдатель жизни, философ, ярый противник «культуры наркотиков» и ее знаменитых апологетов-совратителей, чему он противопоставляет «культуру жизни».
Григорий Крошин — первый парламентский корреспондент журнала «Крокодил», лауреат литературных премий, автор 10-ти книг сатиры и публицистики, сценариев для киножурнала «Фитиль», радио и ТВ, пьес для эстрады. С августа 1991-го — парламентский обозреватель журналов «Столица» и «Итоги», Радио «Свобода», немецких и американских СМИ. Новую книгу известного журналиста и литератора-сатирика составили его иронические рассказы-мемуары, записки из парламента — о себе и о людях, с которыми свела его журналистская судьба — то забавные, то печальные. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Книга о Вацлаве Гавеле принадлежит перу Михаэла Жантовского, несколько лет работавшего пресс-секретарем президента Чехии. Однако это не просто воспоминания о знаменитом человеке – Жантовский пишет о жизни Гавела, о его философских взглядах, литературном творчестве и душевных метаниях, о том, как он боролся и как одерживал победы или поражения. Автору удалось создать впечатляющий психологический портрет человека, во многом определявшего судьбу не только Чешской Республики, но и Европы на протяжении многих лет. Книга «Гавел» переведена на множество языков, теперь с ней может познакомиться и российский читатель. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Имя князя Дмитрия Ивановича Шаховского (1861–1939) было широко известно в общественных кругах России рубежа XIX–XX веков. Потомок Рюриковичей, сын боевого гвардейского генерала, внук декабриста, он являлся видным деятелем земского самоуправления, одним из создателей и лидером кадетской партии, депутатом и секретарем Первой Государственной думы, министром Временного правительства, а в годы гражданской войны — активным участником борьбы с большевиками. Д. И. Шаховской — духовный вдохновитель Братства «Приютино», в которое входили замечательные представители русской либеральной интеллигенции — В. И. Вернадский, Ф.
Паша Ангелина — первая в стране женщина, овладевшая искусством вождения трактора. Образ человека нового коммунистического облика тепло и точно нарисован в книге Аркадия Славутского. Написанная простым, ясным языком, без вычурности, она воссоздает подлинную правду о горестях, бедах, подвигах, исканиях, думах и радостях Паши Ангелиной.
Впервые в серии «Жизнь замечательных людей» выходит жизнеописание одного из величайших святых Русской православной церкви — преподобного Серафима Саровского. Его народное почитание еще при жизни достигло неимоверных высот, почитание подвижника в современном мире поразительно — иконы старца не редкость в католических и протестантских храмах по всему миру. Об авторе книги можно по праву сказать: «Он продлил земную жизнь святого Серафима». Именно его исследования поставили точку в давнем споре историков — в каком году родился Прохор Мошнин, в монашестве Серафим.