Рукопись, найденная на помойке - [6]

После этого, уже наяву, она еще долго чувствовала себя такой же потерянной. Совершенно неожиданно Влада очутилась в другой жизни, где нужно было ходить в магазин, готовить еду, откуда-то брать деньги, наконец, – и ко всему этому нужно было как-то привыкнуть.

Утром – серым, тёмным, глубоко осенним – уговариваешь себя подняться нежными словами, которых тебе больше никто никогда не скажет: «Вставай, моя милая! Поднимайся, моя любимая, девочка моя хорошая». Вставать не хочется, потому что знаешь, что впереди опять серый, муторный день, полный хлопот и возни по дому, и это теперь всегда будет называться жизнью. Насколько же она была, оказывается, свободна, пока Никита был рядом!

Идя домой из магазина с тяжелым рюкзаком за плечами (рассчитать, сколько она может унести без напряжения, Влада пока не умела), она казалась себе безнадежно старой и разбитой. В январе, перебираясь через бульвар по узенькой тропке между двумя сугробами, она потеряла равновесие и завалилась боком в снег. Лежала – и не могла встать, потому что плохо уложенный рюкзак перетягивал ее на одну сторону. Лежала – и плакала: ее наконец пробила жалость к себе. Она представила себе, как выглядит, наверное, со стороны: старая зачуханная тетка, смешно барахтающаяся в снегу. Никому не нужная, выкинутая на помойку… Все у нее не так, все косо, все валится из рук!

Бывает, что от печали тошнит. И хочется, чтобы уж вырвало как-нибудь поскорее, вырвало этим твоим горем… Как это, однако, сладко, поняла Влада, лежа в сугробе, – пожалеть себя, преувеличив немножко свои несчастья, и поплакать… Но слезы на морозе замерзали. Влада сделала усилие, поднялась и потащилась к дому, строго напомнив себе о всех голодных, безногих, безруких и бездомных мира.

Конечно, она прекрасно понимала, что жалость к себе – такое же губительное и разрушительное чувство, как злость или зависть, но ей до ужаса не хотелось ни от кого банальной проповеди на тему о том, что нужно «держаться», «быть сильной», что у других еще хуже и что все пройдет… Когда она слышала эти слова, ей хотелось заорать и стукнуть советчика по голове. Владе нужно было, чтобы кто-то пожалел её, как маленькую, дал выплакаться. А подруги вместо этого совершенно неуместно начинали объяснять ей, что именно она должна чувствовать и как себя вести, и делились своим опытом… Но ни одна из них не теряла мужа! Да и интересовал ее этот чужой опыт меньше всего на свете.

Дом, где живут облака

Посылаю Вам ещё одно хайку

про очень старую женщину,

которая видит далекие синие горы.

Она не видела их, когда была молодая,

а теперь ей до них не добраться.

Туве Янссон

Он проводит у окон чуть ли не целые дни. Иногда у кухонного, которое выходит во двор. Из него можно увидеть крышу бывшего каретного сарая, превращенного теперь в теплоцентр; кирпичный брандмауэр пятиэтажного дома с прорубленными на верхнем этаже двумя окнами, не гаснущими до поздней ночи; большую черёмуху, вымахавшую выше третьего этажа (он помнит, как жилец из соседнего подъезда посадил маленький кустик тридцать лет назад), и несколько припаркованных машин. Но чаще он садится возле окна своей комнаты, которое смотрит на улицу. Напротив, через дорогу – только невысокое здание и широкий сквер перед ним, поэтому отсюда ему хорошо видно небо.

Он многому научился за эти несколько месяцев.

Раньше, например, он не замечал, как разнится полет чаек, уток и ворон. Да вообще не обращал внимания на то, что там летает: в голову бы не пришло над этим задуматься. А теперь безошибочно узнает их по силуэту и ритму движений.

Особенное чувство вызывает у него вид летящих уток. Он ни разу не видел их поодиночке – как минимум две, а чаще больше. Они летят деловито, вытянув шеи и быстро перебирая крыльями. И хотя теперь утки, изменив вековым привычкам, остаются зимовать в городе, все равно, когда он видит их в небе, у него возникает странное чувство близящихся перемен.

Ему теперь стало нравиться всё, что изменяется, исчезает, что невозможно зафиксировать, описать в двух-трёх словах. Поэтому его так привлекает небо.

Над крышей соседнего дома за сквером большое облачное нечто постоянно меняет форму. Может быть, это проплывают мимо разные облака, то сливаясь друг с другом, то вновь обретая самостоятельность, а может, одно и то же облако примеряет на себя разные образы… Только что оно было похоже на потягивающуюся кошку, теперь – на пирожное со взбитыми сливками, а еще через минуту станет горной вершиной, пенистым прибоем или снежной кроной большого дерева.

Иногда облака отражаются в окнах дома напротив, и возникает иллюзия, будто они живут там, внутри него. А тому, кто обитает в нём на самом деле, наверное, кажется, что они поселились здесь, в его квартире…

На днях он видел удивительное зрелище. Ему показалось, что он встретил такие облака в первый раз в жизни, хотя, скорее всего, раньше просто не обращал внимания. Они были похожи на горы, нарисованные китайским художником. Как будто небо – это свиток шелка, на котором тонкой кистью изображен горный пейзаж. Он не удивился бы, если бы увидел там очертания пагоды.

Созерцание теперь притягивает его больше, чем умственный процесс. Он научился любоваться облаками, деревьями и быть счастливым просто от того, что может это видеть, что он жив, что ему повезло больше, чем тому мужчине, который сидел с ним рядом.