Рукопись Ченселора - [177]

— А в чем провинился перед вами О’Брайен? — спросил Ченселор. — За что вы преследуете его?

— Тут опять виноваты вы. Он — единственный, кто сумел воссоздать картину похищения оставшихся досье. Однако, если бы только это, его можно было бы оставить в живых. У него не было убедительных доказательств, и он был бы вынужден молчать. Но теперь они у него есть: ему стало известно, кто такой Венис. И узнал он это от вас. Вы дали ему эти сведения.

«Что же это такое? Со всех сторон меня окружает смерть, а я сам стал ее предвестником», — подумал Ченселор, а вслух спросил вкрадчиво:

— Почему именно вы взяли на себя эту миссию?

— Потому что я в состоянии ее осуществить, — твердо заявил Сазерленд, не отрывая глаз от дороги.

— Это не ответ.

— Мне понадобилось много лет, чтобы понять смысл происходящего. Современная молодежь все постигает гораздо быстрее. Меня же постоянно одолевали сомнения. А на самом деле все очень просто: нация предала своих черных граждан. Американцам надоели разговоры о равенстве. Теперь они считают, что черные лезут не в свои дела. Навыки, знания, образование, которые негры приобрели в последние годы, вызывают подозрение. Когда негры мечтают о лучшей жизни, на них смотрят как на чудаков. Но когда они открыто бросают вызов и селятся по соседству с вами, то тут уж не до шуток.

— Ну, положим, лично вам это не помешало занять высокое положение в обществе.

— Выдающийся человек всегда своего добьется. Поверьте, я говорю так не от избытка тщеславия. Мои способности от Бога. А что делать простому человеку? Обычному мужчине, женщине. Обычному ребенку, который не может вырасти нормальным человеком, потому что на нем от рождения стоит клеймо: «Негр». Можете изменить имя, однако от позорного клейма это вас не избавит. Никакой аттестат или диплом не сделает вашу кожу светлее.

Я, господин Ченселор, не революционер в общепринятом смысле этого слова. Я очень хорошо понимаю, что любая попытка негров начать революцию приведет к бойне намного страшнее той, которую пришлось пережить евреям при фашизме. Да это и немудрено: мы уступаем вам и числом и силой. Поэтому я решил использовать одно из самых распространенных в нашем обществе орудий воздействия — страх.

У страха нет предрассудков, он не знает расовых барьеров. Страх — вот что хранится в досье Гувера. С помощью этих досье и порождаемого ими страха мы сможем добиться многого: повлиять на законодательство, обеспечить принятие новых и добиться соблюдения уже принятых законов, многие из которых нарушаются ежедневно. Я не стремлюсь к насилию как таковому, потому что оно приведет к уничтожению наших же собратьев. Я хочу лишь, чтобы негры получили то, что принадлежит им по праву, но было у них отнято. Само провидение дало мне в руки эти досье. С их помощью я намереваюсь вывести негров из состояния скорби и смятения.

— Вы же прибегаете к насилию, убиваете людей!

— Только тех, кто убивает нас! — на всю машину загремел голос Сазерленда. — Только тех, кто мешает нам!

Эмоциональный взрыв судьи вызвал ответную реакцию Ченселора.

— Око за око! Вы этого хотите? — взорвался он. — Этому вы научились за долгие годы службы на страже закона? О Господи, как же могло случиться, что подобных взглядов придерживается такой человек, как вы?

— Я объясню вам, как это случилось, — резко повернулся к Питеру судья, глаза его горели гневом. — Я не всегда придерживался подобных взглядов. Но пять лет назад со мной случилось нечто такое, после чего я поменял свои убеждения. Однажды суд под моим председательством подтвердил приговор некоему начальнику городской полиции. Министерство юстиции, признаться, было не в восторге от такого решения.

— Я слышал эту историю.

Питер вспомнил нашумевший процесс, итоги которого называли «решением Сазерленда». Многие блюстители правопорядка и законности предавали тогда судью анафеме. Если бы подобное решение вынес любой другой судья, а не Сазерленд, его наверняка обжаловали бы в Верховном суде.

— Вскоре после процесса мне позвонил Гувер и пригласил пожаловать к нему. Больше из любопытства, чем по какой-либо другой причине, я решил принять его высокомерное приглашение. И вот во время нашей встречи я услышал такое, во что отказываешься верить. На рабочем столе высшего в стране должностного лица, в обязанности которого входило соблюдение законности, были разложены досье на ведущих лидеров негритянского движения — Кинга, Абернети, Уилкинса, Роуэна, Фармера. Это были целые тома, набитые всевозможной мерзостью: лживые слухи, ничем не подтвержденные сплетни, записи телефонных разговоров, причем отредактированные таким образом, что отдельные слова и фразы, вырванные из контекста, звучали как подстрекательские призывы. Из этих материалов следовало, что негритянские лидеры — люди, которые не ставят ни во что юридические законы общества, презирают его философию, нарушают общепринятые нормы морали.

Я был вне себя от ярости. Как может такое учреждение, как ФБР, заниматься шантажом! Но Гуверу, видимо, не раз приходилось встречаться с подобной реакцией. Он абсолютно спокойно переждал, пока я излил свой гнев, а потом злобно заявил, что если я и дальше буду мешать ему, то все эти сведения он предаст гласности. Пострадают лидеры и их семьи, движению за гражданские права негров будет нанесен непоправимый ущерб. А в самом конце беседы Гувер вдруг заявил: «Мы ведь с вами не хотим еще одного Часона, господин судья, не так ли?»