Рукопись Ченселора - [176]

Ченселор повернулся к Сазерленду. Огромное черное лицо судьи время от времени освещали вспышки фар проносившихся мимо них машин.

— Как вам удалось заполучить досье? — спросил Питер.

— Не все досье, а только часть — от М до Z, господин Ченселор. Остальное уничтожено «Инвер Брасс».

— Мне предстоит умереть… Не так-то легко с этим смириться… Вот и хотелось бы узнать перед смертью, как вам это удалось.

Судья взглянул на Питера. В полумраке его огромные глаза казались еще больше.

— Могу удовлетворить ваше любопытство, поскольку нам это не принесет никакого вреда. Вы знаете, Варак действовал под псевдонимом Лонгворт. Настоящий Лонгворт — тот самый человек, о котором я вам говорил. Когда-то он был ближайшим помощником Гувера. Потом его убедили работать против своего шефа. Так вот, несколько месяцев назад он побывал у меня. К этому времени он уже получил вознаграждение, на которое мог бы безбедно жить до конца своих дней на Гавайях. Там он был недосягаем для тех, кто захотел бы рассчитаться с ним за предательство. Гуверу же сообщили, что Лонгворт умер естественной смертью. Состоялось даже церковное отпевание, на котором директор произнес надгробное слово.

Ченселор вдруг вспомнил план-проспект своего романа. Вымышленные события снова стали реальностью…

«…Фабрикуется медицинское свидетельство о его болезни… Гуверу сообщают «диагноз»: неоперабельный рак двенадцатиперстной кишки, пациенту осталось жить в лучшем случае несколько месяцев. У Гувера нет выбора. Полагая, что агент на пороге смерти, директор отправляет его на пенсию».

— И у Гувера не возникло никаких вопросов относительно смерти Лонгворта?

— А почему они должны были возникнуть? — удивился Сазерленд. — Ему положили на стол заключение хирурга, которое не оставляло никаких сомнений.

Вымысел… Реальность…

— Я воскресил Лонгворта, — продолжал судья. — Всего на один день, но день этот был полон самых драматических событий. Объятый страхом и яростью, Гувер почти полностью блокировал функционирование правительственной машины. — На лице Сазерленда появилась улыбка. Глядя прямо перед собой, он продолжал: — Лонгворт рассказал Гуверу правду. Не всю правду, а ту ее часть, которую знал сам, то есть то, о чем мы сочли нужным ему сообщить. Психологически этого надо было ожидать. Слишком сильным оказалось чувство вины перед Гувером, его ментором, почти Господом Богом, которого он предал. Он известил шефа о готовящемся убийстве с целью заполучить досье. Заговорщиками, по его словам, были как сотрудники Бюро, так и кто-то за его пределами. Эти люди знали секретные коды электронных устройств, контролирующих размыкание механизмов, запирающих сейф, который находится в стенном шкафу в кабинете директора ФБР.

Как мы и ожидали, Гувер запаниковал и бросился звонить всем, кого знал в Вашингтоне. Позвонил, кстати, и Рамиресу, но так ничего и не добился. Оставался только один человек, которому он еще доверял, — его ближайший друг Клайд Толсон.

Гувер начал постепенно переправлять досье в дом, а точнее, в подвал Толсона. Однако действовал он слишком медленно и не успел перевезти все папки. Форсировать события, поторопить его мы не могли — это было слишком рискованно. Потом нам удалось проникнуть в дом Толсона и забрать часть досье — от М до Z. И вот теперь в наших руках такой рычаг давления, которым раньше мы никогда не обладали…

— Давления на кого и ради чего?

— На правительство, чтобы влиять на его политику, — решительно заявил Сазерленд.

— А что случилось с Лонгвортом?

— Вы убили его, господин Ченселор. Правда, руками Макэндрю, но именно вы направили генерала по его следам.

— А потом ваши люди убили генерала?

— У нас не было выбора. Он слишком много знал. В любом случае ему следовало умереть. Макэндрю стал символом Часона, под которым погибли сотни солдат-негров. И на смерть их послали собственные командиры. Более гнусного преступления невозможно себе представить.

— Убийство на расовой почве, — спокойно определил Питер.

— Форма геноцида. Самая презренная форма! — добавил Сазерленд с ненавистью. — С его помощью хотели скрыть правду о преступных экспериментах, которым не место в цивилизованном обществе и которые тем не менее были санкционированы. Боялись, как бы одно разоблачение не повлекло за собой серию других…

Наступила тягостная пауза.

— А телефонные звонки и убийства, для чего все это? Какое отношение имели к Часону Филлис Максвелл, Бромли, Роулинз? Или, например, О’Брайен? Почему вы преследовали их?

— К Часону эти люди действительно никакого отношения не имели, — быстро ответил судья. — Все дело в том, что Филлис Максвелл раскопала информацию, которая вела к президенту, а мы хотели использовать ее сами. Теперь о Бромли. Этот получил по заслугам. Конечно, замахнувшись на Пентагон, он показал себя смелым человеком. Но он же сорвал принятие законопроекта, предусматривающего реконструкцию трущоб Детройта, что облегчило бы положение многих тысяч их обитателей. Почти все они — негры, господин Ченселор. Бромли продался преступным элементам, и те снабдили его такой информацией, с помощью которой он сам и его «крестовый поход» против военных стали газетной сенсацией. И все это делалось в ущерб интересам негров. Роулинз — живое свидетельство того, насколько опасен для негров так называемый представитель «нового Юга». Насквозь фальшивый, он на словах уверял всех в своем уважении к «новым моральным ценностям», а на деле срывал любые попытки сенатской комиссии выработать законы, которые позволяли бы реализовать эти ценности в жизни. Не забудьте еще и то, что он совращал малолетних негритянок. Во всяком случае, родители детей до сих пор не могут этого забыть.