Рукопись Бога - [4]

Священник захлопнул Библию и попятился к ведущим на кафедру ступенькам. Дамасо не издал ни звука; не потому, что кошмарная сцена оставила его равнодушным: ни кричать, ни говорить просто не было сил. Тахикардия превратилась в невыносимую, грызущую боль, левая рука онемела. Священник сделался смертельно бледным. Пот градом лил с его лба, струился по спине под сутаной. Тело сотрясали мучительные судороги.

Ветер завывал en staccato[4] и, казалось, готов был ворваться в церковь.

Задремавшая на скамье Аврора не заметила, как к ней подкрались трое нищих. Женщину напугало искаженное лицо священника, его жуткая бледность. Спросить, в чем дело, она не успела. Самый высокий из трех головорезов, араб, до глаз заросший черной бородой, схватил Аврору за волосы и вонзил нож ей в спину. Его подручные нанесли своей жертве стремительные удары в бок и в затылок. Бедная женщина, превращенная в страшный толстый труп, рухнула навзничь в проход между скамьями, а убийцы присоединились к своим сообщникам и все вместе двинулись на Дамасо.

Все, кроме одного, того, что остался над телом Авроры. Кошмарный безухий тип ростом не более полутора метров, со слезящимися глазами. На голове у него не было никаких шрамов, словно негодяй просто-напросто появился на свет без ушей. Убийца носил непомерно широкие штаны, так что ему ничего не стоило запустить в них руку и начать мастурбировать прямо над трупом. Свободной рукой он раздвинул мертвой женщине ноги, задрал юбку, стянул на колени шерстяные коричневые панталоны. Склонившись над Авророй, вокруг которой темным пятном растекалась кровь из раны в спине, уродец принялся перебирать пальцами серые заросли в низу ее живота, весьма довольный тем, что впервые в жизни имеет дело с женщиной, которая не выказывает по отношению к нему отвращения. И продолжал яростно мастурбировать.

Всего в нескольких метрах от него шестеро бандитов обступили Дамасо, который держался за сердце, тщетно силясь ослабить сжимавшие грудную клетку тиски. Горло священника сдавливали невидимые железные пальцы.

– Где чемодан, ублюдок? – спросил с марокканским акцентом самый высокий.

Вместо ответа священник бесшумно сполз по стене и растянулся на полу.

Нищие оставили двери открытыми, и пламя свечей покачивалось в такт проникавшему снаружи ветру.

Араб наклонился над Дамасо и убедился, что у того нет ни пульса, ни дыхания. Явно разочарованный, он пробормотал какое-то проклятие на своем языке и оглянулся на остальных, в надежде, что они подскажут решение. Горбун, по всей видимости, знал, что делать. Он с размаху наступил на лицо покойника, выдавив ему глаз каблуком своего ботинка. Другие головорезы сочли это невероятно удачной идеей и принялись методично пинать труп, подчиняясь все ускоряющемуся ритму, а потом начали кромсать его ножами, дружно, охотно. Весело.

Ветер за стенами церкви совсем разошелся и не унимался несколько дней.

2

За тридцать два года Севилья сильно изменилась. Глядя сквозь мутное от дождя стекло «фольксвагена пассата», Альваро примечал новые дорожные развязки, высотные здания, рекламные щиты, калейдоскоп машин и людей, спешивших по своим делам в половину девятого утра двадцать шестого декабря. Несмотря на разложенную на пассажирском сиденье карту, прежде чем мужчина сумел отыскать Аламеда-де-Эркулес, старинный квартал, который, не в пример преобразившемуся городу, пребывал в полном запустении, если не считать пары отреставрированных зданий, ему пришлось изрядно поплутать и помучить расспросами прохожих, не выражавших большого желания останавливаться под проливным дождем и отвечать пижону с щегольской бородкой и повадками священника в идеально отглаженных брюках, черном свитере с высоким воротом, кожаном пальто и старомодной кепке, сидящего за рулем шикарного автомобиля. Улица Вулкана оказалась кривым разбитым проулком в несколько метров длиной.

Проведя все эти годы в Ватикане, Альваро привык считать Аламеду кварталом питейных заведений, почасовых пансионов, борделей средней руки и уличных проституток. Однако со временем воротилы сомнительного бизнеса перебрались в другие районы, а в Аламеде остались лишь вышедшие в тираж жрицы любви, да наркоманы, готовые на все ради дозы. Оставляя машину во втором ряду около дома номер один и шагая по безлюдной улочке к подъезду, Альваро понятия не имел, что ждет его внутри.

Посреди полутемного коридора стоял сервировочный столик на колесиках, заставленный пустыми бутылками, полными пепельницами и тарелками с остатками еды. Краска на дверях облупилась; грязная и обшарпанная, как и все в этом доме, лестница вела на второй этаж. Пока Альваро раздумывал, в какую дверь постучать, в подъезд вошла женщина с зонтом. Высокая и смуглая, под расстегнутым плащом виднелись короткая юбка и блузка, обтягивавшая, но совершенно не скрывавшая пышную, но уже начавшую терять форму грудь. Без страха приблизившись к мужчине, незнакомка окинула его оценивающим взглядом, точно примериваясь к кошельку потенциального клиента. Морщины на лице и мешки под глазами говорили о не менее чем сорока годах, прожитых на земле, и череде бессонных ночей.